Новый мир, 2008 № 07 - [22]

В глазах у кагэбэшника показалась тревога — он заподозрил, что все это неспроста, что это, может быть, даже провокация, и, ожидая худшего, напрягся и покраснел.

— Ну, так это у меня дома. Я сейчас.

И Гена заторопился к своему подъезду.

— Так вам что, вы по какому делу? — спросил мой муж.

— Вы, я слышал, на работу в академию устраиваетесь? Духовную?

— Ни для кого уже не секрет.

— А это очень ответственный идеологический участок фронта.

— А мне что до этих фронтов? Я ведь, представьте, даже и комсомольцем-то никогда не был. Меня и из пионеров в свое время выгнали.

— Нет, вы меня неправильно поняли, в академии учатся люди, которые потом будут отправлены на работу за границу. Это уже не идеология, это государственные интересы. И нам было бы очень полезно, если бы вы, человек взрослый, опытный, у вас вон у самого уже дети, — тут он скосил глаза на коляску, — пообщавшись с ними, стали бы нам давать консультации. Мы вообще-то не платим, у нас добровольно работают, но вам могли бы и заплатить…

— Вот как? Даже и заплатить? Консультации? Ну что ж…

Тот радостно приосанился, даже огонечек хищный загорелся у него в глазах: так-так, вот и поймал рыбку!

— Только никак не могу взять в толк, зачем КГБ понадобились консультации по русскому языку и стилистике… Вы что, боретесь за культуру речи?…

— Какому языку? Какой стилистике? Какая культура речи? — заволновался кагэбэшник, аж заходил ходуном, как рыбак, у которого с удочки срывается какой-нибудь там лещ или крупный окунь. — Вы не поняли. Консультации — в смысле характеристики. На студентов. Какой у кого характер, какие слабости, настроения, разговоры.

Мой муж тяжело вздохнул и поднялся со скамейки:

— Стучать, что ли? На студентов? Так бы и говорили — а то “консультации, характеристики”… Вы меня что — в стукачи вербуете?

— Ну зачем так сразу — “стукачи”, “вербуете”… Просто приглашаю к сотрудничеству. Прошу о содействии. О помощи государственным интересам. Ну, хорошо, хорошо, пусть будет — вербую, для ясности. Вы как?

— Никак. Нет, я отказываюсь, — твердо сказал мой муж. — И вообще-— что это у вас за неразбериха там, в ваших органах. Полный бардак. Почему вы справки не навели, не узнали, что меня уже пытались вербовать, еще когда я учился в институте, а потом мстили за мой отказ… Зачем же вы приходите снова за тем, в чем вам было уже отказано? И что — опять мстить будете?

— Да, — он вдруг побледнел, — неувязочка вышла, недоработочка. Ну,-— тут он забарабанил пальцами по чемоданчику, глазки его забегали, — знаете, это даже хорошо. Как там у вас в Евангелии говорится: “да — да”, “нет — нет”. А то некоторые ни то ни се — соглашаются, а потом из них словечка каленым железом не вытащишь!

Мой муж с ужасом представил, как такой ушлый гэбист наседает на какого-нибудь щупленького семнадцатилетнего семинаристика, шантажируя, угрожая лишить лаврской прописки и выгнать из семинарии, и в результате заручается его лукавым согласием “сигнализировать”, если что… А как вырвется такой семинаристик из жилистых лап, побежит к духовнику, обольется слезами покаяния за согласие на “Иудин грех”, а уж потом молит день и ночь преподобного Сергия, прячется от своего “ловца”, ускользает, как мокрое мыло из рук, а тот ловит, расставляет сети, налаживает капканы: вон — и расписочка о сотрудничестве у него имеется с собственноручной подписью, и в какой-то момент — цап-царап птичку, рыбку; коготок попал — птичке конец: где, спрашивает, донесения? Где сигнализирование? “Пустите меня! Пустите!” — бьется в его руках отчаянно семинарист, хрипит, трепещет. Но все туже сжимаются пальцы на его горле. “Не скажу я вам ничего! Не скажу!” — захлебывается жертва, агонизирует, ни жива ни мертва…

— Только знаете что, — вдруг сказал моему мужу кагэбэшник как ни в чем не бывало, — давайте договоримся, пусть этот разговор останется сугубо между нами, что никому ни-ни, ни словца… Военная тайна. Я вам сейчас подписку о неразглашении выдам, а вы подпишете, лады? И мы разбежимся.

— Не выйдет, не лады, — улыбнулся мой муж.

— Это почему? — удивился кагэбэшник.

— Как почему? Потому что у меня есть близкие люди — жена, мама, друзья. Вот с ними у меня есть тайны. А мы ведь не успели так подружиться, чтобы я нечто, связанное с вами, стал скрывать от моих близких людей. Так что я, вы уж извините, обязательно расскажу о нашей встрече…

Тут наконец появился Снегирев со своими пузырьками:

— Это я вам не фуфло какое-нибудь впариваю, это второй перерожденец Будды мне прислал. Все натуральное. Вот — капли от импотенции, настоянные на шпанской мушке. Пятнадцать рублей.

Глянул на растерянное, посеревшее лицо кагэбэшника, на весь его какой-то занюханный вид:

— А-а, что там, бери за так. Я всегда говорю: лучше давать, чем брать.

И всучил ему мутный темненький пузырек.

4

Ну вот, после этого разговора моему мужу в академии отказали. Владыка ректор, пряча глаза, сказал:

— А мы уже другого преподавателя взяли… Так что рады знакомству, но…

Потом уже выяснилось, что целых полгода студенты обходились без русского языка и стилистики из-за отсутствия преподавателя… К концу учебного года, правда, все-таки кого-то нашли.