Как известно, основой всякой гнусности является глупость. Глупости хватало, потому и гнусностей было не занимать.
Вкрадчивая повадка войны (похожей на торфяной пожар, когда огонь, совсем уж было залитый и потушенный, опять занимается то тут, то там) не позволяла составить о ней четкое представление. Никто точно не знал, что, где и как происходит. Слухи и беженцы текли из района в район. От них явственно веяло средневековьем. Говорили, что каратегинцы уходили...
— ...каратегинцы уходили?..
— ...куда уходили?..
— ...куда-то уходили...
— ...потом оппозиция приехала...
— ...откуда?.. кто?..
— ...ай, откуда! памирцы, наверное, кто ж еще!..
— ...на чем?..
— ...ну на чем ездят?.. на “КамАЗах” приехали...
— ...а тут узбеки перешли границу и двинулись воевать...
— ...с кем?..
— ...да с оппозицией же!..
— ...какие узбеки? зачем? им-то какое дело?..
— ...откуда нам знать? — какие-то регулярные части...
— ...кто их разберет!..
— ...в общем, война была полтора дня...
— ...полтора?..
— ...какие полтора! три!..
— ...а кулябцы где были?..
— ...не знаю, где были кулябцы...
— ...подождите, это их танки вошли в Курган-тюбе?..
— ...кто их знает, чьи!..
— ...чьи-то танки вошли, да...
— ...все перепутано... разве поймешь!..
— ...я только знаю, что кабадианские девушки, спасаясь...
— ...от кого спасаясь?..
— ...не знаю, от кого!..
— ...от оппозиции, должно быть...
— ...да, кабадианские девушки — невинные, чистые, юные — препоясывались веревкой...
— ...зачем?..
— ...да погоди ты!..
— ...говорю же — препоясывались веревкой, накладывали камни за пазуху и с одобрения родителей бросались в Амударью!..
— ...зачем?..
— ...господи, ну что тут непонятного?! чтобы не подвергнуться насилию!..
— ...насилию?..
— ...да, насилию!..
— ...со стороны кого?..
— ...ай, какая разница!.. все готовы к насилию!..
— ...и тогда часть беженцев ушла в сторону Курган-тюбе...
— ...а часть двинулась на берег Аму...
— ...но прилетели вертолеты...
— ...чьи вертолеты?..
— ...ну откуда ж нам знать, чьи вертолеты!..
— ...да, да, вертолеты!.. поливали огнем, хотели уничтожить всех беженцев!..
— ...очень много людей погибло...
— ...да, да, очень, очень много!..
— ...страшная какая-то сила была, непонятно откуда взявшаяся сила...
— ...не было никому спасения!.. никому!..
— ...и всех, почти всех она поубивала!..
7
Четверо с лишним суток Паланг сидел у ворот, дожидаясь, когда же покажется Анвар. Жажду он утолял в ближайшем арыке, и его томили только голод и сомнения, которые были значительно мучительнее голода. Он точно знал, что Анвар приехал сюда, на эту территорию, огороженную облезлым забором, и некоторое время находился здесь. Возможно, он и по сю пору был там, за забором, по верху которого шло несколько рядов колючей проволоки, а у закрытых ворот, рядом с которыми стояла кирпичная будка КПП, вечно торчал кто-нибудь с автоматом на плече и штыком на поясе. Когда Паланг, горя желанием найти хозяина, попытался сунуться в дверь, чтобы попасть на территорию части, солдат заорал, затопал ногами и стал угрожающе махать своей намасленной железякой. Паланг хорошо знал, что бывает после того, как подобные железяки грохочут и сверкают, — дядя Шукур не раз и не два брал Анвара с собой на охоту.
Он ждал, час тек за часом, день сменялся ночью, и в какой-то момент он понял, что, скорее всего, Анвара здесь уже нет. Но куда он делся, ему было совершенно непонятно.
Оставалось надеяться, что Анвар вернется. Поэтому следовало продолжать ожидание. Но все-таки Паланг чувствовал растерянность и не был уверен, что поступает правильно. Может быть, лучше пуститься назад в Сари-Санг? Может быть, Анвар уже дома? С другой стороны, это предположение тоже выглядело сомнительным. Беготни на целый день, а если его и там не окажется, след будет окончательно потерян...
Как-то под вечер к нему подошли два офицера. Один остановился поодаль, опасливо наблюдая за происходящим. Второй сделал еще несколько шагов, присел совсем рядом, стал ласково бормотать что-то. Потом бросил кусок хлеба.
Паланг обнюхал, размышляя, не кроется ли за этим какой-нибудь подвох. Он был чабанским псом, чьи предки поколение за поколением сами находили себе пропитание, от хозяев получали только пинки, а из еды — разве что швырок сырого теста, да и то не каждый день...
Паланг отвернулся.
Однако офицер продолжал увещевающе говорить. Звуки его голоса казались вполне доброжелательными и даже сердечными. Паланг еще раз окинул его взглядом. Жрать и впрямь хотелось невыносимо. Кроме того, он не охранял сейчас ни отару, ни дом... он не был на службе, и, следовательно, не было смысла пытаться его подкупить...
Вздохнув, он принялся аккуратно жевать.
Офицер обрадованно засмеялся, похвалил Паланга, кинул остатки хлеба и ушел. Часа через три он появился снова. И принес большую миску холодного супа. Похоже, он был неплохим человеком, этот офицер...
Что же касается Анвара, то уже через день после того, как их привезли в часть, он вместе с другими похожими на него солдатиками, одетыми в третьесрочное, одинаково разившее казармой обмундирование, по команде старшины снова забрался в кузов грузовика и сел на одну из досок, положенных между бортами.
