Новый мир, 2007 № 11 - [60]

Нет, не хочется — да и не можется — поэту менять свою свободу, свою беззаветную любовь к самому себе на ремесло, требующее куда большей остраненности.

Великий Набоков, как известно, был не самым выдающимся поэтом, однако писать стихов никогда не переставал. Те, кто обвиняет его в холодности, видимо, никогда его поэзии не открывали. То беззащитное тепло, которое переполняло его оскорбленную душу, он допускает не во все романы, да и то — отмеренными дозами, тщательно маскируя. Лишь в стихах он, забыв о гордости, раскрывает свое сердце полностью — и Боже, какое это уязвимое и неуверенное в себе сердце!

 

22

Дядя Юра, работавший инженером на заводе под странным названием “Почтовый ящик”, пришел на день рождения мальчика загодя, когда гости (Лена Филиппова, сестры Ионовы, Серега Афонин и Юра Богатырев) еще не собрались, и выложил из принесенного под мышкой серо-коричневого свертка на пустой обеденный стол, пока не накрытый клеенкой, длинные металлические трубки, куски пластика и толстые алюминиевые проволочки неясного назначения. Затем, таинственно усмехаясь, вытащил из глубин осанистого портфеля отвертку, плоскогубцы и горсть тусклых оцинкованных шурупов. “Догадался, что за подарок?” Мальчик покачал головой. “А ты, Леночка?” Он прижал палец к губам, и мама тоже ничего не сказала. “Вот так, — приговаривал дядя Юра, — именно так!” Его худые волосатые пальцы двигались с завидной точностью; на обеих трубках обнаружилась нарезка, позволившая неуловимым жестом соединить их в одну. Затем дядя Юра протянул внутрь трубки серый обрезиненный провод, потом начал возиться с мягкими проволочками, собирая их в пустотелый, но уверенный объем, охваченный затем заранее вырезанным куском пластика. Торшер оказался не хуже, а может быть, и лучше покупного. Слазив в портфель еще раз, дядя Юра торжествующе вкрутил в патрон ослепительно засиявшую матовую лампочку. Мальчик захлопал в ладоши. “Сто свечей, — сообщил дядя Юра, — я знаю, ты любишь яркий свет”. Комната преобразилась: в одном из дальних углов под потолком явственно обнаружилась пыльная паутина, за спиной у охотника на гобелене вдруг обозначилась тушка дикого гуся; от кусочка граненого стекла, который папа давным-давно подвесил под абажуром, скользнула на стену небольшая, однако достаточно яркая радуга, а за окном внезапно потемнело. “Я с самого начала сказал Левке: за что только деньги берут! — добродушно возмущался дядя Юра. — Мы что, вчера родились? Или руки у нас не оттуда растут? Покупаешь полтора метра алюминиевой трубки, круглый кусок плексигласа на основание, ну, проводки там, патрон, выключатель. Копейки!” — “Это еще сообразить надо”, — уважительно сказала мама, щурясь на непривычный свет и наливая дяде Юре из длинногорлой бутылки.

В собранном осветительном приборе, как бы сошедшем с картинок из журнала “Юность”, уже не узнавались неряшливые промышленные отходы, продававшиеся на первом этаже “Детского мира” рядом с филателистическим отделом. Мальчик объяснял внимательно слушавшим сестрам Ионовым, зачем он в декабре месяце испросил там (и, не опоздав к крайнему сроку, легко получил) бесплатный годовой абонемент: все выпускавшиеся советские марки раз в месяц отпускались его владельцам по номиналу. О да, обычные знаки почтовой оплаты продавались на Центральном телеграфе (образцы выставлялись во вращающейся шестиугольной витрине), но инойблок— то есть четыре или шесть марок, печатавшихся на отдельном листочке, в окружении художественной рамки, — так на витрине и не появлялся, как, впрочем, ибеззубцовки,выпускавшиеся исключительно для коллекционеров. На витрине филателистического отдела красовались марки дружественных стран народной демократии: Болгарии, Венгрии, Германской Демократической Республики, иногда — далеких африканских стран, сбросивших с себя иго колониализма (самые крупные и цветастые). Почему в мире не меньше филателистов, чем поэтов? Ответ несложен: почтовая марка есть не кусочек бумаги с нехитрым изображением, но знак далеких странствий, общедоступный привет издалека, напоминающий о существовании мира таинственного и неведомого.(Случайно, на ноже карманном найди пылинку дальних стран — и мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман… —эти стихи тоже были в бабушкиной библиотеке, и мальчик помнил их наизусть.) Впрочем, украшением коллекции были вовсе не марки, приобретенные по абонементу, носпецгашения,в том числе главная ценность — конверт с портретом Гагарина в космическом шлеме, маркой с портретом Гагарина в космическом шлеме и штемпелем “Первый человек в космосе”, плод радостного ожидания в очереди перед окошком на главпочтамте. Имелсякляссер,полученный от родителей на день рождения особый уютный альбомчик: там на каждой странице было вставлено пять-шесть длинных целлофановых кармашков, где маркам жилось легко, просторно и удобно.

А на первом этаже “Детского мира” ежедневно сталкивались, проходя друг сквозь друга, две разные вселенные. Слева — поклонники озубцованных самоклеющихся картинок на прямоугольных кусочках бумаги: не только мальчик и его сверстники, но и немногословные пожилые собиратели в толстых очках, в ходе охоты за пополнением коллекций посещавшие далеко не один магазин и филателистический отдел. Никто не трогал и не ощупывал продаваемого, довольствуясь видом на витрине. “А если?” — говорили они продавщице. “Надо подумать, поработать”, — веско отвечала она, поправляя синюю форменную косынку. У прилавков справа теснилась куда более внушительная толпа, где почти не было детей и пожилых. Домашние мастера в ратиновых и коверкотовых пальто ревниво перебирали деревянные рейки разномастной длины и сечения, алюминиевые уголки, стальные трубки, обрезки пластика, бамбуковые палочки и куски фанеры, надеясь либо подобрать необходимое для поделочных нужд, либо, напротив, подогнать свою тоску по осмысленному ремеслу под имевшийся выбор.