Новый мир, 2007 № 03 - [9]

Конец интермедии.

Серебром по белому, молоком по снегу.

Эту песню, Господи, никому не спеть.

Лучше капля опия в полной чаше меду

да любимой челки краденая медь.

А дорога стылая, точно водка к празднику,

все никак не кончится, мать ее растак.

Эта песня, Господи, нам Тобою дадена:

хоть мычи бессмысленно, хоть свисти в кулак.

“Зачем я сюда езжу, снова и снова? Самый первый и самый очевидный — почти для всех — ответ: из-за денег. Хотя боевые и срезали, но в итоге все равно остается очень даже существенная сумма „бакинских”, правда, в „деревянных”. Но есть что-то еще, заставляющее сказать „да” в ответ на вопрос по телефону: „Хочешь поехать в Чечню?”

Это драйв, хотя его становится все меньше. Не так уж мы тут рискуем, проживая на охраняемой территории у Дома правительства и раза три в неделю выезжая на съемки. Но все же в редкие минуты ты понимаешь, что в опасной зоне, и это заставляет тебя собраться, сжаться… А еще — воспоминания о том, как ты когда-то здесь это уже испытал. И разговоры об этих воспоминаниях, шутки, сленг, стиль общения. В конце концов, за пять лет сложилась определенная общность корров, операторов, звуковиков, флайвэйщиков.

А еще это вдруг возникающее под утро настроение, которое трудно передать словами. Ну, может быть, так: я могу умереть, прямо вот сейчас, без подготовки, без прощания, без предпоследнего и последнего слова. И осознание смертности меня почему-то не пугает, не парализует, а просто дает какую-то отрешенную ясность, которая, к счастью, длится совсем недолго. Потому что если продлить такие несколько секунд, надо уже переходить грань. А не хочется. И ты — живешь”.

Не случайно, что герой “Дня сурка” — репортер.

Два дня бегали по лесам, как лоси, вместе с юными спасателями.

Когда у тебя на глазах двадцать шесть раз переходят овраг по бревну или укладывают на носилки условно пострадавшего, хочется побыстрее напиться.

Но если два вечера подряд принимать на грудь по двести беленькой, утром ты спрашиваешь себя: в каком настроении Фил вылезет сегодня из норы? какого хрена ты опять закусывал этим салатом?

— Двести грамм для анестезии?Дезинфекции салатов? Радости мужской/женской? Просто чтобприятнопотомпахло?..

Для тонуса!

У нас опять потеплело. Каша изо льда, воды и грязи под ногами и на дорогах, прыгающее давление у тех, кто подвержен колебаниям атмосферы, интоксикоз от оранжевого цвета и украинского карнавала, разговоры о повышении цен на проезд в городском транспорте, дураки и дуры на всех углах, мало красоты перед глазами, радость от общения в Инете, небольшие, как пишут в анкетах, но стабильные доходы, желание побыстрее перескочить в новый год, желание, чтобы все изменилось, ничего кардинально не обрушив, кисломолочные продукты по утрам, невозвращенные долги, которые бог весть когда вернут, хреновая новость о том, что зарезанный на Советской таксист, оказывается, родной брат школьной подруги. Темень над городом и в головах, хмарь и удовольствия пополам, планы, планы, планы... и твои письма...

Тяжелые дни — в пятницу у Гоши умерла жена. Пошла в медицинский центр снять остеохондроз, ей вкололи обезболивающее — и все, отек легких. Вчера похоронили. Надо загрузиться работой. Я сейчас немножко посижу за компом, переверстаю планы командировок и съемок...

Оператор никак не может простить Ваське подъебки насчет учихи из Волгореченска. Во время ужина в очередной гостинице Васька начинает ныть, что мало платят денег и не хватает на жизнь с новой семьей. Лучше бы он молчал.

— Вот ты с женой развелся? — спрашивает Михалыч.

— Ну! — отвечает Васька.

— А живешь с ней в одной квартире, так?

— Живу!

— Значит, содержишь две семьи — и с голоду не умираешь? Сына летом в Турцию на неделю отправил? У тебя дела не просто хороши. У тебя дела очень хороши! Всем остальным — завидовать!

Васька клонит голову к тарелке — крыть ему нечем.

— А спишь где? — не отстает Михалыч.

— В кровати.

— В одной кровати с бывшей женой? Молодец, устроился!

— Ну!..

— А если у тебя под утро встанет?

— Встанет, и что?

— А если она тебе не даст? Жена-то!

— И что теперь, стреляться?

14 января, в четверг, мы разбились под Даниловом.

Минут за десять до этого, когда машина пошла на обгон, нам в лоб вывернул “уазик”, и тормозить было уже поздно.

Василий свернул на обочину, влево, “уазик”, не сбавляя скорости, проехал мимо, и, кажется, никто даже не успел испугаться.

Через километр от этого места, не дальше, сразу за проехавшим нам навстречу “КамАЗом” я увидел “Газель”, которая, казалось, словно выезжала на шоссе откуда-то с боковой дороги, прямо поперек пути. Вроде бы успел подумать, что так не бывает, чтобы дважды чуть не попасть в аварию, а потом успел понять, что авария все-таки будет, потому что “Газель”, как в замедленных съемках (“в рапиде”, — сказал бы Михалыч), надвигалась на нас… Несколько секунд оказались смазаны. Наверняка что-то произошло, пока я увидел разбитое лобовое стекло и услышал, как застонал оператор, а водитель “Газели” распахнул дверцу и крикнул:

— Все живы?

Оператор вышел, согнувшись, и просил полушепотом:

— Стучите по спине…

Мы боялись стучать, не зная, что с ним.