Новый мир, 2006 № 08 - [3]

Такой пунктирный режим не мешал мне набираться опыта и определенного профессионального веса и не вредил в глазах будущих нанимателей. Только выбирать их надо было с умом. Тут главное не соваться — по крайней мере до времени — в фирмы, которые держат бывшие силовики, все, как один, помешанные на палочной дисциплине, больные шпиономанией и желающие ежесекундно командовать. И к иностранцам в большие безличные компании — там все по инструкции, компостируют мозги корпоративной солидарностью и твоих перерывов не поймут. Но существует множество вполне успешных фирм средней величины, которыми управляют довольно молодые люди, и сами отнюдь не склонные полностью отождествлять жизнь и работу. Если из твоего резюме, из твоих рекомендаций, из того, на какие деньги ты претендуешь, видно, что тебя есть за что ценить, — до каких-то лет тебе, с их точки зрения, даже положено погулять. Для них это как бы залог, свидетельство того, что, когда кто-нибудь наконец купит тебя на корню и уже достаточно дорого, ты еще долго будешь оставаться энергичным, не скоро выдохнешься и мозги у тебя не закоснеют прежде времени. Но это — особая среда, нужно чувствовать ее, соответствовать ей, ходить в правильные места, двигаться по проложенным здесь маршрутам.

А самое важное — не заиграться и не пропустить свой срок.

Может показаться, что речь идет о легкой и свободной жизни, — но это обманное впечатление. Наверное, легкой и свободной жизни вообще не бывает — по крайней мере если ты не такой, как Пудис, или пока кто-нибудь, похожий на него, не потащит тебя за собой. А здесь каждый, несмотря на молодость и желание выглядеть как можно более независимым, очень хорошо понимает, чтбо на самом деле к чему, и знает, что в один прекрасный день — день, который не так-то просто заранее почувствовать, предвидеть, — новый работодатель увидит в тебе уже не бойкого юношу, подающего надежды, а всего лишь не слишком удачливого и, видимо, не слишком талантливого человека, не лучшего работника, раз в свои двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь ты так и не пристроился всерьез на хорошее, ответственное место, за приличные деньги… Значит, что-то с тобой не так. Каждый вовсю делает вид, что совершенно свободен и ни к чему не привязан, — и каждый мучительно ждет действительно судьбоносного предложения, шанса, удачи. И мучительно боится, что так никогда его и не получит. Ближе, дальше, но все-таки эта мысль всегда у тебя в голове: вдруг именно сейчас, в данную минуту, и переламывается траектория твоей жизни и отсюда начинается сперва обманчиво плавный спуск, потом падение, которого ничем уже не остановишь? А ведь и взлета-то, в сущности, еще никакого не было! Если прислушиваться к себе — это не отпускает ни на минуту, это жизнь без отдыха. Мы, правда, не очень-то прислушивались, мы все и всегда должны были выглядеть веселыми и раскованными — такое правило. Но хотя мы вроде бы умели ценить свободное времяпрепровождение и нам были доступны самые разные способы расслабиться, в мозгах не останавливаясь работали совершенно одинаковые калькуляторы. В наших компаниях, даже если мы уезжали за тридевять земель, стоило иссякнуть обсуждению событий и впечатлений нынешнего дня, разговоры неминуемо поворачивали на одно: фирмы, вакансии, зарплаты, перспективы. Поэтому такие, как мы, выбирают по вечерам клубы с громкой музыкой — она не дает продолжать однообразные опостылевшие беседы и даже почти заглушает монотонные голоса в черепе.

Пудис не строил из себя какого-нибудь учителя, гуру, и не был им, не был героем или камикадзе — по крайней мере когда я его знал. У него не имелось, разумеется, никакого учения, не было даже оформленных мыслей насчет того, как должен быть устроен человеческий дух и жизнь и как такого устройства добиваться. Хотя, я уверен, Пудис задумывался об этом. У него не было в отношении меня никаких намерений, мы просто подружились. Но так получилось, что только Пудис сумел избавить меня от счетной машинки в голове. Я уже чувствовал странную неуверенность — как Нео в начале первой “Матрицы”. С миром — во всяком случае, с моим миром — явно что-то было не в порядке. Вроде бы я был озабочен вещами самыми что ни на есть реальными, приземленными. Но чем плотнее я в них увязал, тем… ну, это не так просто объяснить… мир вокруг меня словно бы начинал эдак мерцать, как мерцает в фильмах экран телевизора перед тем, как пропадут кадры мирного сериала и появится рожа какого-нибудь захватчика-фантомаса, намеренного сделать человечеству злорадное заявление. Все меня как будто подначивало: мол, это — только раскрашенная оболочка, кольни в нужном месте, да что там в нужном, в любом — и она сдуется, расползется. Ну, не то чтобы я постоянно думал об этом, я как раз почти не отдавал себе в этом отчета. Меня, в общем-то, устраивал мой образ жизни. Я не собирался ничего менять. А вот душа (что бы это ни значило) уже, оказывается, терпеть не могла, уже торопилась оболочку вспороть, принять красную таблетку и узнать, что ложки нет. В дверь позвонили — и я последовал за белым кроликом.