Вот и все, что о них говорили.
Такси выкатилось на площадь. Над невзрачными домами, раскинув розовые крылья, поднималась здоровенная трехглавая гора Эрджияс — и вибрировала сквозь кубические километры воздуха.
На площади приткнулась мечеть: Куршунлу, Свинцовая. Купол повторяет снежный силуэт горы. Год постройки 1585-й. Сам на стройки уже не ездил (в такую даль в его года). Брутальный куб гладких, без окон, стен. Стены толстые, значит, внутрь убраны контрфорсы. Высокий, в половину шара, купол. Демонстративная архаика, лапидарность. Древние сооружения Мамелюков процитированы намеренно. Поклон старым мастерам, их пропорциям. Радиус купола равен диагонали куба, куда проще. Строил-то на их территории.
И гениальный штрих под занавес, итальянский портик.
Традиционная галерея, примыкающая к фасаду, обрамлена еще одной аркадой. Свет, пробиваясь сквозь листья и двойную колоннаду, покрывает мечеть тенями. Живой орнамент, никакой резьбы не нужно. Ветер колышет листья, картинка меняется каждую секунду.
Гостиница опять называлась “Учительской”. Угловая комната, рамы деревянные, крашеные.
Я раскатал ковер, вытянулся на койке. С улицы послышался крик торговца.
Рубчатая ткань приятно холодила щеку.
Пару часов поспать — и дальше.
Куда?
Само как-нибудь образуется.
55
Действительно, через два часа позвонили.
“Машина в деревню ждет у подъезда, спускайтесь”.
Придавленный солнечным светом, на дворе плавился старый малиновый “мерседес”. Кожаные бежевые панели в полоску, щелястые двери. На зеркальце четки из янтаря. Белозубый Таркан улыбается с портрета.
Водитель невозмутим, как дервиш: смотрит на собственные ладони.
Я проверил фотоаппарат, диктофон. Можно ехать. Через пять минут город остался позади, и машина вышла на проселочную дорогу. Вокруг пустыня, только гора со снежными шапками парит в окошке. Солнце в зените; свет падает отвесно; ни тени. Разбросанные по голому плато новостройки облиты солнцем, как водой из душа. И мерцают в переливчатом воздухе.
Чем дальше мы удалялись от города, тем чаще попадались на равнине тупые карандаши древних могильников. Дорога петляла среди крупных камней и глинистых всхолмий. На поворотах машина обгоняла редкие повозки, запряженные осликами.
Шофер махал им рукой, сигналил. Седоки в повозках что-то кричали — и исчезали на полуслове из виду.
Наконец, минут через двадцать, внизу, в коричневой впадине, открылось большое село. “Аирнас” — мелькнула табличка. Приехали. Одноэтажные домики (синий или красный цоколь) с пыльной зеленью во дворах. Коричневый минарет над крышами — раструбы громкоговорителей сверкают на солнце. Мостик через пересохшее русло, косые телеграфные столбы.
Я вылез из машины на площадь. Мимо прошаркала тетка с пластиковой бадьей. Куда теперь? Ни по-русски, ни по-английски водитель не говорил, но руками показывал: сюда.
Узкая улочка петляла меж каменных стен. Шофер впереди, оглядывается, зазывает. На углу высокий дом из белого известняка. Резные колонны, портик. Все чинно, чистенько.
“Мимар Синан, мимар Синан!” — ткнул пальцем в балкончик. Наверху, сунув пятерню в рот, стоял глазастый мальчонка.
56
Во дворе у колодца три мужика в белых рубашках, что-то обсуждают. Шофер бросил им по-турецки: “Журналиста, Моска”, — и те заулыбались, стали жать руку.
“Курбан-бей?” — спросил я, глядя в их темные лица.
“Йок-йок!” — радостно закивали; стали показывать рукой на дорогу.
Из бумаг выходило, что пещеры открылись, когда под музей обновляли фундамент. Но расчистили их только теперь. Когда-то в пещерах ютились местные жители, но когда — пять сотен лет тому назад? пятнадцать? Курбан его знает.
Я вошел в глинобитный сарай. Лесенка по стене уводила в яму. Минус первый этаж — на дне каменный очаг, по бокам лавки, ниши. Холодно, сухо.
С этого уровня вниз вела еще одна лесенка. Минус второй этаж, потемки. Видно только, что помещение толком не расчищено; таблички на столбиках.
Я задрал голову. В рамке появились два усатых лица, исчезли. Посыпался песок. Через секунду на землю ловко спрыгнул мальчик: метр с кепкой. В руке у него щелкнул фонарик.
Передо мной стоял карлик.
Он ухватил решетку и с необыкновенной легкостью отодвинул заслонку. Показал: иди первый, посвечу.
Я стал гусиным шагом пробираться в тоннеле. Голова задевала своды, но через пять-шесть метров луч взметнулся вверх. Я распрямился.
Помещение три на три, не больше. Каменная оградка разделяет зал на две половины. По центру каменная тумба по пояс. Карлик закатил глаза, сложил ладошки. Подземная церковь! алтарь, иконостас — нет, это не пятнадцатый век, бери дальше.
Так глубоко христиане закапывались только в римские времена.
Сунув мне фонарь, карлик указал на лаз в углу часовни. И я стал карабкаться в одиночку. Через несколько метров открылась другая комната, потом еще одна, из которой расходились все новые и новые коридоры. Подземный город с улицами-тоннелями и площадями комнат лежал в каменных складках плато. Бесчисленные загоны и закутки, ясли, антресоли, чердаки и ниши гнездились тут и там в стенах, и луч фонарика выхватывал их ломкие очертания.
Измотавшись, я приткнулся на выступ. Выключил свет, вытянул ноги. Ни звука, ни проблеска: только сердце колотится под горлом. Открыл глаза, закрыл — одно и то же.
