Новый мир, 2005 № 05 - [11]

Травы этим летом много. Но не каждый луг пригоден для пастьбы. Сапрон знает места, где трава до сих пор выше пояса: на человеческой крови поднялась... Коровы такую не едят, брезгуют…

Сапрон рассказывает Джону о том, как он провел вчерашний день в школе:

— Дети думают, я великий воин, потому что большой ростом. А я и разговаривать толком не умею. Показали мне ребята картину на стене — лицо молодое, написано подростковой рукой. Краска положена не жалеючи, бледность женчины курьяком выпирает, зато издалека смотрит на всех удивительная Зоя! Лицо как у мальчика, однако полностью военный образ. Юный художник изобразил Зою как святую. Подпись внизу картины неровными буквами, воистину детскими, которые этак шевелятся… — Сапрон достал из кармана тетрадочный листок, с хрустом развернул его. Школьники по его просьбе списали текст. Запинаясь, прочел записку рыдающим бочоночным голосом: —Юная героиня-партизанка, приняла смерть на рубежах обороны Москвы. Ее жизнь, отданная за победу, как яркая звезда, осветила путь миллионам защитников Отчизны. Мы всегда будем помнить тебя, Зоя!

Стряхнув слезы, крикнул на коров: а ну пошли, мать вашу!.. Щелкнул кнутом.

Джон пытается его успокоить:

— Не плячь, Саплёнь! Девыцькя погибля… Плохие дяди ей сделяли бо-бо!..

Никиша тоже всхлипывает, ему жаль неизвестную Зою.

Дезертир смотрит на дурака, ковыряющего кнутовищем глинистый склон оврага. Жаль и глупого парня, да нечего ему дать — ни одной конфетки в дырявых карманах. Думает: “Вот Джон, дурачок, потомок послевоенных победителев, построивших города, плотины, шахты, распахавших целину. Хвизику они придумали, а нового настоящего человека не изделали… Землю колхозную никто не паша, люди сельские вымирають — сердца народныя в огне военном сгорела…”

— Зачем ты с собой деревянное ружье таскаешь? — с насмешкой оборачивается Сапрон. — И почему оно у тебя без штыка?..

— Дела моя, не спрашивай… Ты бы лучше, великий дядюшка, похмелил меня чуток…

 

ГРАНАТА

Джон ковырнул кнутовищем глиняную влажную ямку, нашел гранату.

— Колецькя!.. — радостно воскликнул он басом и дернул ржавое кольцо.

Сапрон мгновенно выхватил у него гранату, швырнул ее в заросли. Треснуло, оглушило, куст жасмина вылетел из почвы, закружился в воздухе, как танцующий.

Над головой дезертира свистели осколки, будто опять на Курскую дугу попал. Осколок задел мочку уха, алые мутные капельки упали на грязный рукав шинели. Никиша восторженно озирался вокруг: вот она, матушка-война! Пытался достать из-за спины деревянную винтовку, но Сапрон, видя, как дезертир путается в шпагате, крикнул: отставить!.. Лицо ветерана было багровое и сердитое.

Земляные крошки запоздало щелкнули по лицам. Сапрон повалил Джона на землю.

Дурак всхлипывал, полз по траве в неизвестном направлении.

— Тяма… — показывал он пальцем на горизонт. — Тяма Дзёнь видель сонь, будто воеваль и стлеляль… Саплёнь молёдёй с люзьём безаль, тыкаль немиця…

Сапрон кивает: да, так и было, бедный мой глупец!.. У вас, дураков, видения точные.

— Дзён тозе воеваль, глянятю в танк кидаль! — хвастает идиот.

— В свой, советский, что ли?

— Неть, тёт биль цюзой, с килестём…

Дезертир глядел вокруг умильными глазами. Раненое ухо прижал подорожником, кровь остановилась. Рыжая пыль грибом оседала над оврагом. Булькала речка в низине, коровы с хрустом щипали траву.

Никиша сломил хворостину, помог пастухам собрать стадо. Болталась на тощем теле длинная, до пят, шинель.

Сапрон показывает кнутовищем на Джона:

— Повезло дурачку, что родился после войны. Немцы боялись умалишенных, стреляли в них моментально… Ты, Никихвор, по военным понятиям тоже сумасходный — кто же от судьбы в яму хоронится?..

— Меня бы немцы не стрельнули — они умная нация, у них хвилосохвия есть — я в книжке вычитал. Когда у погребе сидел, Грепа партейных учебников из бывшего сельсовета мине целую кучу принесла. Тама про Гегеля написано… Один такейный Гегель, в каске, с перекосоебленным от жара и пепла лицом, поднял крышку погреба, замахнулся большой гранатой, штобы бросить… Я вскочил с лавки, рванул на груди сопревшую рубаху: “Бей, гад!..” Немец отшатнулся от моего бородатого лица, понял, что убивать меня нету смысла — от смерти моей война не остановится… Ну разве не “хвилосаф”? Да и кто был тот солдат? Небось такой же бедолага, слесарь или плотник, которому некуда было от войны схорониться.

Сапрон многозначительно поднял указательный палец:

— Никакие битвы, партии, демократии не исправят повреждение ума в человеках. У немцев была дюже большая идея, и негде было ее развернуть, акромя как в России.

— Брешешь ты, Сапроха! — взвизгнул дезертир, поправляя за спиной игрушечное ружье. — Мысля твоя поперек жизни идеть.

— Никися глюпый, дулясок!.. — Джон гыгыкает, показывает на дезертира грязным лоснящимся пальцем, который он часто сует в рот. Оборачивается круглым сальным лицом к пастуху: — Саплёнь, расьскязи иссё пля Зою. Дзён будить пилякать...

Никиша, приставив к уху ладонь, снова слушает рассказ про казненную девушку. Джон хочет зарыдать как нормальный человек, но не получается, и он пищит, выпятив толстые слюнявые губы.