Новый мир, 2005 № 01 - [2]

                               *

Мир становится лучше, — так нам говорит Далай-Лама.

Постепенно и медленно, еле заметно, упрямо,

Несмотря на все ужасы, как он ни мрачен, ни мглист,

Мир становится лучше, и я в этом смысле — буддист.

И за это меня кое-кто осуждает; не знаю,

Почему я так думаю, — это особенно к маю

Убежденье во мне укрепляется, с первой листвой:

Мир становится лучше, прижми его к сердцу, присвой!

А еще говорит Далай-Лама (когда собеседник

Спрашивает его, кто преемник его и наследник),

Что какой-нибудь мальчик, родившись в буддийской семье,

Может стать Далай-Ламой, — все дело в любви и в уме.

Сам-то он появился на свет в 35-м, в Тибете,

И цветы собирал, и капризничал он, как все дети,

Только в 37-м (цвел жасмин и гудела пчела)

Поисковая группа его в деревушке нашла.

Скоро, скоро ему предстоит путешествие в скрытой

Форме, смертью устроенной, шелковой тканью подбитой,

Года два проведет он в посмертных блужданьях, пока

Не поселится в мальчике прочно и наверняка.

Обязательно в мальчике? — Нет, почему же? Программа

Отработана так, что и девочкой стать Далай-Лама

Может в новом своем воплощенье… Вьюнок, горицвет,

Голубой гиацинт… Захотелось увидеть Тибет.

Захотелось, чтоб мирно китайцы ушли из Тибета,

Чтобы смог Далай-Лама увидеть тибетское лето,

Умереть во дворце своем в легкий предутренний час.

Мир меняется к лучшему, но незаметно для нас.

Незаметно для нас. Незаметно для нас? Почему же?

Далай-Лама глядит — и становится ясно, что хуже

Было раньше, чем нынче, — еще бы, ему ли не знать!

А иначе зачем бы рождаться опять и опять…

 

                           *      *

                               *

Во дворик внутренний сквозь храм монастыря

Пройду: во дворике, кустам благодаря

И клумбам с астрами и кроткому фонтану,

Мне Бог понятнее, чем в храме, несмотря

На то, что нет икон, что я не вижу рану

Его кровавую, во дворике взгляну

На небо синее — и сердцем глубину

Его почувствую — и ласточку замечу,

Простить готовую мне слабость и вину,

И всей душой своей тянусь к нему навстречу.

Скамьи во дворике, чтоб на нее присесть,

Нет — и не надо: взгляд от неба не отвесть,

И галереями он обнесен, и мнится,

В душе моей такой прямоугольник есть,

Который видит Бог, а кроме Бога, птица

Его небесная. Она промчалась — вжик! —

И скрылась. Можно и без богословских книг

Угодной быть ему: не сеет и не пашет.

Кусты, топорщитесь! Не увядай, цветник!

Не только горестный здесь опыт нами нажит.

Типичный Петров

Новиков Владимир Иванович родился в 1948 году в Омске. Автор книг “Диалог” (1986), “В. Каверин. Критический очерк” (1986; в соавторстве с О. Новиковой), “Новое зрение. Книга о Юрии Тынянове” (1988; в соавторстве с В. Кавериным), “Книга о пародии” (1989), “Заскок” (1997), “Роман с языком” (2001), “Высоцкий” (2002). Живет в Москве.

По данным многочисленных опросов и исследований, в современном мире на одного мужчину, способного испытывать стойкую душевную привязанность(любовь),приходится в среднем четыре женщины, нуждающиеся в мужской любви.

“Всемирный антропологический ежегодник”, 2004.

СЛУШАЙ…

А может быть, “любовница” — это просто определенная степень родства? Из того же ряда понятие, что мать, сестра, жена, дочь, бабушка, тетушка, невестка, свояченица — кто там еще?

Вроде бы уже тысячу лет мы с тобой не виделись. Несколько междугородных телефонных разговоров не в счет, на почтовую переписку у обоих нет ни сил, ни времени — такой беспощадной разлуки, такого реального разрыва не выдержат ни страсть, ни дружба, ни деловое сотрудничество. Только родственные узы могут уцелеть. Что-то типа этого нас связывает.

Иногда думаю: как было бы чудесно, если бы мы с тобой на самом деле оказались родственниками, не слишком близкими, но и не слишком далекими. Представляешь, живем в одном городе, встречаемся по семейным датам и новогодним праздникам. Ты, допустим, супруга двоюродного племянника или какая-нибудь сестра жены шурина.

Уже за день до встречи с тобой у меня поднимается настроение. В прихожей с легким трепетом снимаю с тебя длинное зеленое пальто, тянусь, чтобы по-родственному чмокнуть в щечку, а твои большие теплые губы поворачиваются — как бы случайно — не в ту сторону и встречаются с моими. Я всякий раз норовлю усесться рядом с тобой за столом и в меру скромных своих способностей блещу остроумием, постепенно переходя к задушевным признаниям и жалобам. Ты сначала щедро хохочешь в ответ на незамысловатые шуточки, а потом твои серые в крапинку глаза наполняются влажным сочувствием, и, положив свою руку на мою, ты отводишь от меня все печали отчетного периода. Муж твой время от времени поглядывает на меня раздраженно, а вот моя Беатриса, уверен, ничего плохого не думает и даже рада, что нашел я родственную душу.

Так вот неспешно и ровно развиваются наши отношения. Лет через десять, на даче летом, изображая в темноте медленный танец или просто уединившись на террасе, мы наконец позволяем себе обняться как женщина и мужчина, моя рука гладит прохладную спину под легкой белой кофточкой, а потом осмелевает настолько, что впивается в уже отяжелевшую с годами нежную круглизну. “Юрочка, мы совсем с ума сошли”, — негрубо урезонишь ты и меня, и себя. Тут кто-нибудь нарушит наш тет-а-тет, никаких глупостей не приключится, и со следующей встречи все опять начнется с нуля, но разговоры наши станут еще интимнее и доверительнее. Так наша близость ровным слоем размазывалась бы по жизни — твоей и моей, смягчая жесткую обыденность, делая ее добрее и вкуснее.