Новый мир, 2003 № 10 - [7]

Но Лиля смолкла… Тем слышнее кач ее изящного тела. Бедра стискивают меня. Пружинят… Она набирает скорость. У нее уже крылья! Вот-вот и она с меня улетит. К птицам. В лунные небеса… Бросит меня здесь.

— Лёльк! Все кнопки перещелкал… Это, между прочим, твоя вина! Это ведь ты нижний телевизор испортила! Помню! Отлично помню! С антенной. Ковырялась — и сбила настрой. Потеряла, я уверен, несколько программ!

Он терзает свой телевизор. Сколько он ни щелкай кнопками… То голоса. То писк… Но того, что у нас, ему не найти. Во всяком случае, не этой ночью.

И тогда он вновь впадает в страдание и вопит:

— Нич-чего!.. Нич-чего не сумели! Это в нас хуже всего… Мы не сумели!.. Ах, Лёлька, Лёлька, мы сами себе противны!

Его вопли меня достали… Этот мужик (честный, не вор!) не должен сдаваться. Не должен опускать руки. Нет и нет!.. Я ужасно распалился. Я не хотел бы приплясывать ни на чьих поминках. Тем более сегодня, когда все поносят демократов. Когда всякий жлоб мешает их с дерьмом… Я был готов стать в их редеющие ряды… Сейчас же… Сию минуту… Я ведь тоже внушаем. (Но ненадолго. Импульс!.. На минуту-две.)

Но только пусть прекратит вопли. Страдалец отыскался! Мудак, ей-богу. Мне хотелось с ним спорить. Я готов был спуститься вниз… Сейчас же!.. Спорить. Возражать. (Я сел. Ощупью искал трусы. На полу…) Я все ему выскажу. Он должен знать мнение рядового.

Лиля схватила меня за руки.

— Да ты действительно с ума сошел! Ты спятил!.. Не о чем вам спорить!

Лиля вся в поту. Еще не остывшая. (Как прохладен пот.) Она опять навалилась на меня. Держит. Ее можно понять. Это же нечто… Сбрендивший старикашка! Голый! И рвется вниз!

Мне, видно, ударило в голову. Однако смирился… Притих. (И все же как я ему сочувствовал!)

— Лежи. Лежи, — успокаивала меня Лиля.

А снизу!.. А снизу опять неслось про гимн. Можно было свихнуться!.. Лилю била мелкая дрожь.

— Нич-чего не смогли… Даже такого говна, как куплеты. Даже припев! И музыки не смогли… Давай, мол, дедушку Глинку!.. Как-кое мы говно!

Он уже не кричал — ревел! Его там сотрясало… Я сочувствовал… Человек каялся… Но что я мог поделать, если в эту самую минуту я опять был на его жене. Вернее, она на мне. И держит… Еще как держит!

А крик стал пронзительным:

— Это ложь! Ложь! Я лгу сам на себя — я люблю этот народ! Люблю!

Страданье рвалось:

— Ничч-чего! Нич-чего не удалось!.. Слышишь, Лёлька, — ни-че-го! Счастливчики, у кого инфаркт. Счастливчики, кого застрелили у подъезда… Сколько было замыслов! Зачем? зачем Бог дает человеку дожить до краха?!

Каялся… Его боль услышали теперь даже стены. Даже лестница, по которой ему не подняться. Даже Лиля.

Лиля всхлипнула. Я ее обнял… Лиля Сергеевна вдруг сползает с меня в сторону… В уходящей (за край окна) лунной подсветке я вижу, как дрожат ее губы. Лиле его жаль. Ей жаль его. Жена!.. Он и ее достал.

Мне приходит в голову диковатая мысль — это не я, это она кинется сейчас к нему. По ступенькам вниз. Почему бы и нет?.. Станет его успокаивать. Утешать… Вдвоем им не до меня. Лучшее средство! Им будет отлично!.. Они меня здесь забудут. (А я, конечно, усну. Что еще делать?..) И только поутру картинка — они оба поднимутся сюда. В обнимку. Примирившиеся. Поднимутся ступенька за ступенькой… А на полу, закутавшись в их любимое теплое одеяло, посапывает неведомый голый старикашка. Бомж… Бродяжка. Переночевать к ним забрался.

Я шепчу ей:

«Скажи ему, что всё не зря. Скажи, что не впустую. Лиля… Скажи, что им удалось развернуть целый народ… Огромный народ… Наш народ… Шли к катастрофе».

Лиля Сергеевна, сбиваясь, все же согласно повторяет за мной:

— Удалось… Костя!.. Удалось развернуть целый народ… Народ! Костя!

— А? — вскрикивает он.

Я только и хотел внушить политику-профессионалу сколько-то радости. Пусть знает!

Это удивительно, как меня разобрало. Это как зуд. Даже трясло от нетерпения… Меня на миг так и втянуло! Засосало, как в воронку.

«Момент был критический… Народ шел к пропасти…» — по-боевому, с жаром зашептал я ей.

И ведь едва-едва я не влип со своим стариковским энтузиазмом. А всего-то и хотелось — подбодрить человека.

«Развернули народ… Так и скажи ему: развернули …»

— Развернули народ. Развернули и… нацелили в будущее. — Лиля Сергеевна и своих слов подбросила!

«Воздай ему… Скажи, что в тот критический для народа момент они сделали великое дело».

— Вы сделали великое дело, — говорит она.

И добавляет свое:

— В тот переломный момент.

Он кричит со стоном:

— О, повтори, повтори!

«Великое дело… Сумели!.. — шептал я. — Развернули мысль такого огромного, такого сложного народа… Россия — не река. Россия — море…»

Она и это проговорила — и он внизу взревел:

— Лёльк! О, повтори, повтори мне эти слова в лицо! Я все-таки подымусь, и ты скажешь… Я подымусь… Ты скажешь. Ты скажешь это, глядя мне глаза в глаза!

Нас тотчас прошибло страхом.

— Я сплю-ууу! — завопила Лиля Сергеевна уже без подсказки.

— Это не важно. Иду, — говорит он. — Иду… Я уже вытер слезы!

С расстеленного на полу одеяла я бросаюсь в самое укрытие. Под кровать. Во тьму.

По счастью, сил у него хватает только на пол-лестницы. Но как же ясно мы слышали эти бухающие шаги… На пятой ступеньке каменный шаг замер. Я вел счет. Три… Четыре… Пять… Если бы не тьма египетская, я бы увидел его башку. А он — одну из моих ног… Но вот он застыл. Еще раз притопнул медвежьим шлепанцем. На той же, на пятой, ступеньке…