— Наследственность ни при чем тут! — он упрямо проскрипел. — Оба заразились где-то!
Мол, отец за сына не ответчик! Сам тогда и стриги! Измучил меня своим упрямством! На нем и ехал всю жизнь. И если чего добился, то упрямством своим.
— Ну давай, — мстительно проговорил я, щелкнув ножницами. — Ноги в таз клади.
Огромные расхоженные лапы. Твердые. По земле находил, намозолил, набил.
— Вот так вот поверни! Та-ак!
Я хищно впился ножницами в крайний ноготь.
— Ой-ой-ой! — сморщившись, завопил он.
Что такое? Зачем расстраиваться так? Если это заболевание случайное — так скоро пройдет. Чего ж так расстраиваться-то?
На следующий ноготь наехал.
— Ой-ой-ой! — он еще громче завопил. Трогательная картина: отец отвечает за сына. Ну а куда ж нам деться друг от друга. Еще и грыжа у нас!
Та-ак. Под ногтями остриженными кровь пошла. Картина мне знакомая. Оказывается — и не только мне! Выдернул таз из-под ног его, подложил газету.
— Что ты делаешь?! — отец завопил.
Ничего. Придется по моей теории пока пожить — на долгие научные споры времени нет.
Пошел снова в ванную (девушек поприветствовав на ходу), в таз теплой воды набуровил, принес отцу.
— Клади ноги в воду.
— Нет!
Под пытками не ломается!
— Клади, говорю.
Нет! Пришлось мне каждую его ногу брать руками, класть в таз. Он обиженно в сторону смотрел — мол, бессилен, но не согласен!
Зазмеились кровавые ленточки. Омыл раны. Почти библейская сцена: омовение ног. Залепил раны пластырем. Пошел вылил в унитаз воды с кровью, спустил. Поставил таз на место… Теперь лишь такая у нас жизнь.
И только хотел я расслабиться чуток… Кряхтя и согнувшись, отец вошел.
— Пошли, — прохрипел батя.
— К-куда? — Я даже поперхнулся.
— В сберкассу! Ты ж предлагал! — он произнес почти гневно.
Я?.. Ну конечно! Только вот как Нонну оставить? Такая роскошная возможность ныне отпала. Взять с собой? Напоминает мне это все головоломку про волка, козу и капусту, которых надо через реку перевезти. Главное — Нонну не оставить с Львом Толстым тет-а-тет!
— У тебя какие планы? — вскользь у Насти спросил.
— Жду звонка Вадика — и уезжаю! — бодро ответила она.
Козу, значит, надо брать с собой!
— Может, прогуляемся? — легкомысленно жене предложил.
Глянула уже враждебно. Мол, что ж это за каторга опять? А кто эту каторгу устроил? Я?
— Не пожалеешь! — лихо ей подмигнул. Боюсь, неправильно меня поняла. Но наедине с Толстым ее никак нельзя оставлять!
— Ну… — Насте сказал, — если уже не застанем тебя… Счастливо. Спасибо тебе.
Звонко расцеловались.
Более сложную прогулку трудно вообразить. Отец медленно идет, назидательно! С постриженными ногтями мог бы и быстрее идти. Нонна нетерпеливо убегала вперед, возвращалась, рассыпая искры от сигареты на ветру. Сейчас, нервничал я, искра в рукав залетит, и сгорит ее ветхое пальтишко. Был такой случай в школе у меня, когда я курить учился, пытаясь слиться с массами. Не научился. Зато она дымит за двоих. Так и летят искры. Не хватает еще ей обгорелой ходить. И так выглядит почти бомжихой… А «праздник дубленки» не скоро придет. Если вообще когда-то придет. По настроению — не похоже.
Подбежала, вся на нерве уже, щечки надувая, потом шумно выдыхая:
— Веча! Я пойду, а? Я больше так не могу, в таком темпе! Неужели мы тоже когда-то будем так же ходить?!
Обязательно. Если, конечно, доживем.
— Зачем тебе? — устало ее спросил.
— Мне надо срочно купить… кое-что.
— Что тебе надо купить?
— …Сигареты!
— Сигарета у тебя в зубах.
Вынула, с некоторым удивлением осмотрела:
— Последняя, Веч! Я пойду? — рванулась.
— Нет!
Забегала кругами. Отец медленно шел, основательно, весело поглядывая из-под кустистых бровей.
— Здесь давай пойдем. — Я свел его с тротуара на проезжую часть.
Каменные плиты тротуара перестилаются уже третий раз. Деньги, выделенные на трехсотлетие Петербурга, «осваивают»! А люди по мостовой прутся. Нормально. Главное — история. Для истории и людей не жалко. Батя обычно на эту тему ворчал: «Наворотили ч-черт-те что! Вся Дворцовая площадь раскопана!» — «А зачем ты прешься туда?» Но в этот раз глаза его почему-то весело поблескивали: видно, очередное открытие сделал, сейчас обнародует. Прям не дождусь!
Часть дороги была отделена для прохожих какими-то плоскими металлическими баллонами вроде батарей отопления. «Специально, что ли, где-то выломали?» — подумал я. Отец медленно подошел к одному, покачал могучей своей лапищей, удовлетворенно кивнул. Нонна отчаянный взгляд на меня кинула: так мы никогда не дойдем!
— Что, отец? — спросил я заботливо.
— Запасные топливные баки от трактора, — он уверенно произнес.
— Какие тут тракторные баки, отец? — сказал я с отчаянием. — Это Невский проспект!
Он кивал своим мыслям, не слыша меня. С его «открытиями» мы точно никогда не дойдем! Не оторвать его теперь от этого. Если только опровергнуть! Я кинулся к тому баллону… Действительно — сверху какая-то отвинчивающаяся крышка. Победа! — отец торжествующе глянул на меня. Счастлив? И ладно! Пусть хоть повсюду будут его «боевые друзья трактора»!
Усмехаясь, отец медленно двинулся дальше. Нонна металась туда-сюда, как «раскидай» на резиночке. «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Да и трактор еще. Но для меня это — запросто!
