Анна все понимала и не задавала лишних вопросов.
Кямал явился вовремя, как аристократ. Рядом с ним стоял его сын, серьезный, красивый мальчик. Его красота была не южной, рвущейся в глаза, а более спокойной. Глаза — серые, волосы — темно-русые, синюшные губы выдавали тяжелую сердечную недостаточность.
Его осмотрели детские кардиологи, профессор из Манилы и Карнаухов из Москвы. Состоялся консилиум. Каждый высказал свою точку зрения.
Мнения совпали: необходима операция. Время работает против ребенка. От постоянной кислородной недостаточности начинают страдать другие органы.
Еще пять лет назад такие дети считались обреченными. Но сейчас этот порок умеют устранять.
— Мы поставим вас на очередь, — сказал Карнаухов. — И вы приедете в Москву.
— А длинная очередь? — спросил Кямал.
— Примерно полгода.
— А почему так долго?
— Потому, что больных много, а больница одна, — объяснила Анна.
— А где лучше, в Америке или у нас? — поинтересовался Кямал.
— В Америке дороже.
— Сколько? — уточнил Кямал.
Анна перевела вопрос на английский. Участники консилиума понимающе закивали. Назвали цену.
Анна перевела.
Брови Кямала приподнялись. Выражение лица стало дураковатое. Было очевидно, что для него названная сумма — понятие астрономическое.
— А что ты удивляешься, — вмешался мальчик. — Операция — высококвалифицированный, эксклюзивный труд, повышенная ответственность.
Анна перевела на английский. Участники консилиума заулыбались, закачали головами. Им нравился этот странный мальчик и хотелось сделать для него все, что возможно.
— Ты любишь читать? — спросил Карнаухов.
— Естественно, — удивленно ответил мальчик.
— А что ты сейчас читаешь?
— Ленина и Сталина.
— У нас в доме собрания сочинений. От отца осталось, — объяснил Кямал. Видимо, отец был партийный.
Анна догадалась: мальчик не мог играть в детские игры, вести жизнь полноценного подвижного подростка. Много времени проводил дома, поэтому много читал.
— Интересно? — спросил Карнаухов.
— Сталин — неинтересно. А Ленин — много лишнего текста.
— А у кого нет лишнего текста?
— У Пушкина. Только те слова, которые выражают мысль.
Анна вспомнила слова Высоцкого: «Растет больное все быстрей…» Природа чувствует короткую программу жизни и торопится выявить как можно быстрей все, что заложено в личность. Поэтому часто тяжелобольные дети умственно продвинуты, почти гениальны.
Прием был окончен.
Анна вышла проводить и попрощаться.
— Что передать Ирине Ивановне? — спросила Анна.
— Спасибо… За вас…
Кямал заплакал с открытым лицом. Его брови тряслись. Губы дрожали.
В жизни Кямала обозначилась надежда, как огонек в ночи. И эту надежду организовала Анна, которую он еще вчера не знал.
Кямал стоял и плакал. Анна не выдержала. Ее глаза увлажнились.
Мальчик смотрел в сторону. Не желал участвовать в мелодраме. Ему нравилось чувствовать себя сверхчеловеком — презрительным и сильным. Вне и над. Над схваткой.
Должно быть, начитался Ницше.
Анна вернулась в Москву.
Ирина, как всегда, ждала ее на дороге.
Анна вышла из такси. Вытащила чемодан, коробки с подарками. Азербайджанцы надарили национальные сувениры.
— Ну как? — спросила Ирина вместо «здравствуй».
Этот вопрос вмещал в себя многое: видела ли Кямала? Передала ли конфеты? Как он тебе показался? Что он сказал?
— Симпатичный, — одним словом ответила Анна. Это значило — видела, передала, посмотрела и скромно оценила: «симпатичный».
— И ребенок замечательный, — добавила Анна.
— Какой ребенок? — не поняла Ирина.
Этот вопрос она уже задавала однажды Джамалу. И у нее было то же выражение лица.
— Сын Кямала. У него врожденный порок сердца. Они приедут в Москву на операцию.
— С женой? — сумрачно спросила Ирина.
— Не знаю. Наверное…
Вошли в дом. На столе стояли пироги: с мясом, с капустой и с черникой. На плите изнемогал сложный суп с самодельной лапшой.
Когда хочешь есть и тебе дают — это счастье.
Уселись за стол.
— А кто их позвал? — спросила Ирина.
— Что значит «позвал»? Их же не в гости позвали. По медицинским показаниям.
— А ты при чем?
— Я — врач. Кямал попросил, я помогла. А что? Не надо было?
Ирина поджала губы. Анна — это ЕЕ человек. Ее территория. И Кямал позволил себе тащить ТУ, предательскую, жизнь на территорию Ирины.
Анна отправила в рот ложку супа. Закрыла глаза от наслаждения. В этом изысканном ужине пряталась вся любовь и забота Ирины. И легкое тщеславие: «Вот как я могу».
— Это не суп, — подтвердила Анна. — Это песня.
— А что он сказал? — спросила Ирина.
— Кто?
Ничего себе вопрос.
— Кямал, — напомнила Ирина.
— Ничего. Спросил: сколько стоит операция в Америке.
— А мне что-нибудь передал?
— Передал: спасибо… — «За вас» Анна опустила. Это могло быть обидно. Хотя и просто «спасибо» — тоже обидно после всего, что было.
Ирина опустила глаза.
— Если вы любили друг друга, то почему не поженились? — простодушно спросила Анна.
— У него другая вера, — кратко ответила Ирина.
Не скажет же она, что он ее бросил. Стряхнул, как рукавицу.
— Ну и что? У нас почти все врачи другой веры. И у всех русские жены.
— Евреи, что ли?.. — уточнила Ирина. — Так евреи вечные беженцы. Они выживают.
— Интересная мысль… — Анна улыбнулась.
Ее друзья и коллеги меньше всего похожи на беженцев. Скорее на хозяев жизни. А татарин Акчурин — вообще Первый кардиолог.
