Новый Макиавелли - [121]

Объединенного комитета начальников штабов генерал Шелтон выступали за введение войск, а Берген и Совет национальной безопасности — против. Этих последних терзал призрак Вьетнамской войны, а заодно и сомалийского фиаско, увековеченного в «Падении “Черного ястреба”»[210].

Проигнорировав тяжкий исторический опыт, Клинтон принял смелое решение — ввести войска 24 мая 1999 года; нам казалось, к зиме кампания будет завершена — времени более чем достаточно. Ширак заявил, что для ведения операции потребуется 500 000 солдат; еще нас предупреждали о выносливости и стойкости сербов. Обычная картина: перед вооруженным вторжением вам трубят о том, что армия противника, будь то Республиканская гвардия Ирака или Сербская армия, сплошь состоит из великанов в десять футов ростом, но вскоре выясняется, что противник бегает лучше, чем воюет. Правда, этого не скажешь о персонажах вроде талибов. Тони к тому времени успел посетить лагерь беженцев в Македонии, где имел разговор со стариком-косоваром. Старик поведал, что сербские солдаты, придя в его селение, отделили женщин от мужчин. Молодые женщины были увезены и изнасилованы; молодые мужчины также были увезены, и больше их никто не видел. Сам он был избит до разрыва селезенки. Вместе с женой косовар тайно пересек македонскую границу и вот торчит здесь, в лагере беженцев. Этот разговор укрепил Тони в мысли продолжать военные действия в Косово. Вскоре после его визита Гаагский трибунал назвал Милошевича военным преступником. Вроде повод для ликования; однако возникла обычная в таких случаях проблема — лидер, получивший официальное обвинение, как правило, намерен биться до последнего. Такому сделку не предложишь, не убедишь купить свободу в обмен на капитуляцию. Результатом может стать конфликт — затяжной, кровавый и постоянно усугубляющийся. В случае с Милошевичем, к счастью, обошлось без такого конфликта — сербы сами свергли своего правителя, падение которого все равно было неизбежно.

В «тумане войны» я впервые заблудился, когда по Си-эн-эн передали, что Милошевич наконец капитулирует. Было это в конце мая. Для прояснения ситуации я позвонил в МИД, где мне, вполне в духе сериала «Да, господин министр», объявили, что, поскольку я контактирую с Си-эн-эн, то мне и известно побольше, чем МИДу. Уже после капитуляции Милошевича имела место другая драма. 12 июня Джон Соере, тогда — личный секретарь по внешней политике, ворвался на совещание в секретариат Кабинета и выпалил: русские направляются из Боснии в косовский аэропорт Приштина, а командующий объединенными силами НАТО Уэсли Кларк только что по телефону сказал, что шесть российских военных самолетов требуют у Венгрии воздушного коридора. Непонятно было, кто именно из Москвы это затеял. Клинтон стал звонить Ельцину — тот продемонстрировал весьма слабую связь с реальной действительностью, в частности, предложил встретиться с Клинтоном на подводной лодке. Чарльз Гатри и министр обороны Джордж Робертсон явились из Минобороны в Номер 10 и сообщили, что Уэс Кларк приказал генералу Майку Джексону, командовавшему британской группировкой в Приштине, захватить аэропорт и в случае необходимости открыть огонь по российским войскам. Майк, впрочем, не желал развязывать Третью мировую войну — он пригрозил отставкой. Выяснилось, что российские самолеты еще не взлетали, а российские войска по дороге из Боснии остановились в Белграде. Оказывается, русские просто хотели заявить о своем влиянии и способности к быстрому реагированию. Когда они добрались наконец до Приштины, мы не стали предпринимать никаких действий.

Макиавелли отнюдь не утверждает, будто армию не следует использовать, он только считает, что прибегать к ее помощи надо как к последнему средству, когда прочие — исчерпаны. Войны — скверная штука при любом раскладе, но иногда (очень редко) лучше вступить в войну, чем мириться с ситуацией. Именно руководствуясь этим соображением, Британия по сей день содержит армию, подготовленную к настоящим боям. Армия нужна нам не для того, чтобы вести войну самим — это нам не под силу, — но потому, что мы полагаем важной свою способность участвовать в войнах на стороне наших союзников, когда под удар поставлены наши интересы. В XIX главе «Государя» Макиавелли пишет: «С внешней опасностью можно справиться при помощи хорошего войска и хороших союзников; причем тот, кто имеет хорошее войско, найдет и хороших союзников». Вот почему мы так далеко зашли в защите оборонного бюджета, подвергавшегося постоянному урезанию со стороны Гордона Брауна. Жаль, что так и не смогли добиться его роста в соответствии с потребностями Министерства обороны и, уж конечно, не приблизили оборонный бюджет к бюджету Департамента международного развития.

Решение вступить в войну всегда тяжело для политика. Военные — другое дело; этих хлебом не корми — дай куда-нибудь вторгнуться. В случае с Ираком, в 2002 году, глава генштаба утверждал, будто дивизии жаждут наземных боевых действий, а если свести их роль в войне к вспомогательным действиям с моря и воздуха (в то время как американцы и остальные участники пройдут маршем по иракской земле), боевой дух, несомненно, потерпит непоправимый ущерб. Поэтому армия с таким энтузиазмом приняла план захвата Ирака с территории Турции, откуда ближе до Тикрита, родного города Саддама, — хотя Басра представлялась более легкой добычей. Позднее, в Афганской войне, именно военные чины требовали захватить Гильменд после потери Кабула, даром что Тони и тогдашний министр обороны Джон Рейд в один голос высказывались против. И все же такие решения должны приниматься политиками, а не военными; политики и ответственность за них несут.