Новый круг Лавкрафта - [37]

Задыхаясь, я побежал вверх по ступенькам, оступаясь и оскальзываясь. Вот, наконец, и крыша! Выскочив на нее, я застал зрелище, исполнившее мое сердце ледяным ужасом.

Небо закрывал купол мрачных темных туч, словно бы землю, от горизонта до горизонта, прихлопнули свинцовым колпаком. Сквозь клубящуюся тьму проникал слабый свет — хотя какой это был свет — мертвенно-бледный, неестественный, фосфоресцирующий нездоровыми отблесками сернисто-желтого. На мгновение мне почудилось, что над головой простерлось небо над Зимбабве из моих кошмарных снов — огнистые вспышки молний, клубящийся дым, жрецы в птичьих масках, скалящийся череп луны… Тогда я издал пронзительный крик и — увидел.

Я увидел их — бескрылые, но омерзительно подобные птицам тени, бросающиеся с высоты вниз, покрытые не перьями, но осклизлой чешуей, скалящие лошадиные, бугристые, уродливые морды. Твари взмахивали чешуйчатыми, прозрачными крыльями — и пикировали, пикировали вниз, налетая и налетая, они рвали нечто еще кричащее, забрызганное алым, нечто, что билось и дергалось в луже крови посередине крыши. Я бы ни за что не смог бы признать в кричащем теле нечто, что когда-то могло быть человеком, если бы мой взгляд не остановился на некоей вещи, вид которой исполнил меня леденящим ужасом: окровавленное пенсне на вымокшей красным черной шелковой ленте среди алых ошметков чего-то, что уже никак и ничем не напоминало голову человека.

Гэри Майерс ХРАНИТЕЛЬ ОГНЯ

Высокая каменная стена храма Киша вздымается над вершиной неприступного утеса, и с нее открывается вид на всю просторную долину Шенда. Храм высечен в скале и из скалы, и следы работы древних мастеров — огромные груды камня — до сих пор видны у основания утеса. Просторная высокая арка его главного входа, под которой легко прошли бы трое слонов, в ясные дни видна от самых ворот Шенда. Не то узкая тропинка, вьющаяся среди откосов и камней по отвесной стене — ее не видно никогда, а ведь она — единственный путь, соединяющий долину и вершину с храмом.

Не поразительно ли, что храм так далеко отстоит от города, которому служит? И не удивительно ли, насколько крепка вера паломников, взбирающихся по горной тропе к святилищу? Однако же сомневающийся всякий день может видеть людей, упрямо карабкающихся вверх, чтобы помолиться на ступенях храма и оставить у его порога подношения — вино, пищу и масло. Подношения всегда оставляют у порога — ибо закон храма таков, что паломники не смеют входить внутрь. Лишь жрец Киша может переступать порог, лишь он может входить в святая святых и представать перед живым богом.

Однако пришло время, и к храму поднялся некто, кому не было дела до закона. В те времена жрецом Киша был человек великой святости и весьма преклонных лет. Более полувека он верно служил, отправляя обряды и приветствуя паломников, находя для каждого слово надежды и утешения, выслушивал их молитвы и принимал их подношения во имя бога. Вот и в то утро он сидел на пороге храма, греясь на солнце. И тут к подножию лестницы приблизился одинокий пилигрим.

Многих старый жрец встретил у этих ступеней — не зря же пятьдесят лет он провел, отправляя обряды, — однако представший перед ним юноша нисколько не походил на паломников, приходивших к святилищу. Во-первых, ему недоставало присущей пилигримам скромности. Он держался горделиво, подобно царственной особе, хотя изорванная туника и потрепанные сандалии совершенно не оправдывали подобные манеры. А кроме того, он пришел с пустыми руками — без подобающего подношения. Однако удивительнее всего был ответ, который он дал на вопрос старого жреца. Тот вопросил: что привело тебя сюда, о юноша? И странный пилигрим произнес чистым громким голосом, проникшим в самые сокровенные покои святилища: «Я — Нод, и я пришел сюда встретиться с Кишем».

Даже думать о таком считалось непозволительным, не то что произносить вслух. Однако старый жрец не обличил нечестие юноши, ибо надеялся, что тот сказал то, что сказал, без умысла, а лишь по невежеству или же не разобравшись. Вот почему он принялся охотно объяснять, что предстать перед лицом бога возможно лишь священнослужителю и что ежели у юноши есть какая-либо просьба или же молитва, жрец Киша непременно передаст ее богу. Ибо таково дело жреца Киша — служить посредником между верующими и богом. Однако Нод твердо отрицал, что его просьба вызвана невежеством. Ему, сказал он, не надобен посредник между ним и Кишем. Ибо свобода поклоняться избранному божеству есть неотъемлемое право каждого, и отказывать в беседе с богом — все равно что запрещать смотреть на солнце и чувствовать на лице дуновение ветра.

Тогда старый жрец понял: это не обычный паломник. Однако у бедняги все еще оставалась надежда воззвать к разуму странного пришельца. Ежели ему не по душе доводы закона, надобно воззвать к обычаям. Ибо почитатели Киша по праву гордились тем, что поклонялись своему богу так, а не иначе, со времени установления священноначалия и возведения храма. Следуя заведенному обычаю, верующий приобщался к вневременной вечности почитаемого божества, и жажда духа утолялась влагой холодного ключа, к которому припадали до него множество поколений. Однако Нод лишь посмеялся над метафорой. Ибо старое — не значит хорошее, и нельзя придерживаться одного и того же обычая лишь потому, что так поступали всегда. Когда обычай, сказал юноша, становится препятствием на пути бьющего из-под земли ключа, человеку надлежит очистить русло от камней и позволить воде течь свободно.