Новый круг Лавкрафта - [168]

VIII

Естественно, я не смог долее оставаться в доме, где мне пришлось пережить подобный ужас. Оставшуюся часть ночи и следующую я провел в университетском общежитии в обществе помянутых уже мною сокурсников — Хейлблума, Салливана и Клейна. В Аркхэме я остался лишь на то время, что потребовалось, дабы успокоить бедную миссис Делизио (по счастью, она не успела застать последнее жуткое видение в ночном небе), переговорить с миссис Энейбл и с полицией: им я выдал весьма правдоподобную версию, что моего друга похитили сектанты и увели в холмы, а может, и куда подальше. Удержать властей от вмешательства в это дело уже не представлялось возможным. Как уже было сказано, я уехал в Бостон на все остававшееся до конца семестра время, договорившись, что сдам экзамены после каникул. А большую часть каникул я провел, сочиняя это послание.

Да, вот что еще нужно сказать. В апреле я вернулся в Аркхэм и увиделся с миссис Делизио — мне нужно было уладить с ней кое-какие дела. Она любезно согласилась расторгнуть договор о съеме квартиры ранее указанного там срока, и мне хотелось бы выплатить ей необходимую сумму, которая бы возместила ей потери. (За разбитое окно заплатила страховая компания.) После того, как мы весьма любезно и церемонно завершили наши переговоры, она передала мне запечатанный конверт: по ее словам, письмо обнаружили среди личных вещей Энейбла. На нем значилось мое имя, а внутри лежала нацарапанная наспех записка:

«15 марта 1929.

Винзор,

когда ты прочтешь это, я уже буду вне досягаемости для тебя и твоих дурацких попыток помешать свершению неизбежного. Несмотря на все твои усилия, сегодня ночью я уже буду лететь в космической пустоте между галактиками на спине гипоэнцефалитной сороконожки, резвясь с жуткими призраками и упырями — ну или с кем-то подобным. Жаль, что ты не сможешь ко мне присоединиться — но, по правде говоря, ты недостоин, ибо не сможешь преодолеть соблазны этого преходящего смертного мира — кстати, Он удостоил меня великой чести и открыл, что ваш жалкий мирок совсем в скором времени постигнет достойная его жалкая участь. Ты и тебе подобные обречены на страдания — но, знаешь, мне вас совсем не жалко. Что ж, давай, наслаждайся оставшимся до конца света временем — другого лета тебе не будет отмерено. Учти, скоро вам всем не поздоровится.

Твой навеки ГВЭ».

Такую последнюю записку — совершенно невероятную и непонятную по содержанию — оставил мне и миру Говард Ветворт Энейбл. Таково завещание, что оставил после себя некогда пытливый и благородный ум, похищенный и выдворенный из места своего законного пребывания подлой и злобной космической сущностью, которую, как наглядно демонстрирует мой правдивый рассказ, можно с полным правом называть «безумием из космоса».

Роджер Джонсон ЭЛАЙЯ БОРДЕН

Уж о чем, о чем, а уж о ведовстве в графстве Эссекс вы услышите неоднократно. А если и не услышите, то наверняка почувствуете, ибо про колдовство здесь знают и помнят все, даже если и не говорят открыто, и память эта ощущается, как если бы где-то под ногами мрачно и зловеще били в барабан. Сам я, конечно, знал про знаменитые ведовские процессы шестнадцатого и семнадцатого веков, равно как и слышал о Мэттью Хопкинсе, самоназначенном «Главном Дознавателе и Ведьмолове». Однако я и думать не думал, что за этими детскими страшилками и впрямь таится нечто жуткое, темное и очень, очень страшное.

Ближе к концу 1902 года меня пригласили в дом мистера Джилса Чейтера, челмсфордского стряпчего, поводом для чего послужило дело, не имеющее отношения к нашей истории. А имеет как раз то, что я это приглашение принял, ибо именно в конторе мистера Чейтера мне и повстречался в первый раз Элайя Ворден. Дело мое вскорости завершилось наилучшим образом, и мистер Чейтер как раз наливал мне в бокал прекрасной мадеры (а надо вам сказать, что я питаю к этому вину особенную слабость), как в контору вошел клерк и, несколько тушуясь, сообщил, что к мистеру Чейтеру пришел некий джентльмен, именем мистер Ворден.

— Элайя Ворден? — воскликнул хозяин конторы. — Зови, зови, конечно, зови! Он как раз вовремя, чтобы пропустить с нами стаканчик!

И клерк провел в кабинет прелюбопытнейшего малого. На первый взгляд он мог показаться человеком в летах, однако же, присмотревшись, вы обнаруживали, что сие впечатление обманчиво, и сей джентльмен вовсе не так уж стар, как кажется, — хотя волосы его белы как снег, а широкое лицо изборождено морщинами. Они с мистером Чейтером приветствовали друг друга как старые друзья, а я, пока меня представляли господину Вордену, улучил время, дабы неприметно и не нарушая правил вежества оглядеть весьма примечательную наружность гостя. Ноги у него были тонкие, настолько тонкие, что казались длиннее, чем есть, и совершенно не подходили плотному, округлому туловищу. А еще нижние его конечности отличались заметной кривизной, так что мистер Ворден ходил, подавшись вперед всем телом. Весьма странные — если не сказать уродливые — изгибы и углы, под которыми пересекались его члены, и создавали то первоначальное впечатление, заставляя принимать этого джентльмена за глубокого старика. Ладони и ступни его оказались весьма большими, плоскими и даже квадратными, а руки отличала одна прелюбопытнейшая особенность: между пальцами его обнаруживались небольшие, но весьма приметные складки кожи. Большая, круглая голова плотно сидела на широких плечах, и никакой шеи под ней вовсе не просматривалось, а рот разевался настолько широко, что грозил разделить эту голову надвое. Губ у мистера Вордена и подавно не было, или они были настолько тонки, что я их и не заметил. Под лишенными ресниц веками хлопали здоровенные глаза навыкате, а низкий лоб, уши и задняя часть высокого жесткого воротника полностью скрывались под снежно-белыми прядями волос. Да и волосы также оказались весьма примечательны: длинные и уложенные в прическу, вышедшую из моды то ли тридцать, то ли сорок лет назад. А еще я заметил, что то был грубый и толстый волос, а цвет его казался безжизненным. Одним словом, мистер Ворден отнюдь не мог похвастаться располагающей внешностью.