Новый град - [36]

Владычество, по-видимому, не могло устоять против желания прямой и немедленной мести. Непреоборимая жажда мести свидетельствует о чрезмерно накопившемся чувстве раздражения против жителей Лабиринта; она свидетельствует о том, что чувства вражды и озлобления, которые в течение веков высокомерно игнорировались и подавлялись, вдруг всплыли наружу; она свидетельствует о том, что всемогущие владыки, привычные к власти, ослабели и потеряли перевес влияния в районе. Как это ни странно, хотя население Лабиринта и не знало о том, что существует Владычество, оно немедленно почувствовало силу в момент, когда Владычество стало слабеть. По неизвестным причинам, в Возвышенном центре стали расти потребности в человеческих жертвах, и все необузданнее становилась жажда наслаждений. Владыки неограниченны в своих правах и исполнение их желаний есть закон, обязательный для всех жителей Промежуточной полосы. Вместе с этим стали безмерно учащаться экспедиции в Лабиринт с целью хищения детей или же взрослых девушек и мальчиков, отличавшихся своей физической красотой или талантами. Владыки, дерзнувшие в Лабиринт, часто не возвращались оттуда. В Осведомительное Бюро получались донесения агентов о новом и необычайном настроении в Лабиринте. Утверждалось, что среди чернорабочих создалась особая атмосфера подозрительности и что всякий человек, неизвестный в каком-либо квартале, рисковал своей жизнью, как чужой и злонамеренный пришелец. Требовалось обладание в совершенстве тем неуловимым, но действующим, как естественный закон, психическим общением со всей толпой и совершенно правильным контактом с каждым человеком в отдельности. Советовалось владыкам быть настороже, когда они отправлялись в Лабиринт, и быть осмотрительными при выборе себе промежуточников в провожатые; эти люди должны быть хорошо знакомы с Лабиринтом и должны уметь всецело проникнуться психическими вибрациями, господствующими в массах чернорабочих. Довольно одного неосторожного слова, странного взгляда или необычного жеста, чтобы нарушить психический эквилибр и обратить на себя внимание толпы; моментально может вспыхнуть гневная стихия, которая быстро разрастается и <которую> уже ничто не может остановить. Чернорабочие не привязаны к жизни, они привыкли погибать на улицах в свирепых схватках между собой по самому ничтожному поводу, они как будто находят радость и оживление в борьбе, и, как дикие, они бросаются в побоище и взаимное уничтожение. Агенты-промежуточники и специалисты по массовой психологии, изучавшие на месте новые формации чернорабочей психики, сходились во мнениях и утверждали, что в Лабиринте происходит нечто новое, неожиданно появившееся, непонятное им и неизведанное в течение многих веков. На почве общего раздражения происходит постоянно возрастающее возбужденное состояние отдельных лиц, отличающихся большей чувствительностью и восприимчивостью и, благодаря необычайной способности сообщаться через посредство каких-то странных влияний, переходит вмиг с одной головы на другую; это возбужденное состояние распространяется на все головы, как быстро надвигающаяся гроза, и охватывает одним бушующим чувством все многомиллионное население Лабиринта.

Предостережения владыкам, провозглашенные Осведомительным Бюро, имели только обратное действие. Возникающее нечто новое имело притягательную силу для многих молодых владык. Не только мужчины, но и женщины-владычицы с наступлением ночи бросали свои обычные развлечения и, переодетые, как чернорабочие, в сопровождении промежуточников, отправлялись в Лабиринт в поисках новых впечатлений и переживаний. Владыки и владычицы, попадавшие в кипучую атмосферу безумных и страстных волн движений многомиллионных масс, сами невольно заражались их страстностью и неудержностью и бесстрашием перед лицом смерти; их собственные, глубоко в их природе заложенные и задавленные веками культуры инстинкты разнуздывались и с бешеным трепетом выступали наружу. Когда они возвращались в Возвышенный центр, они еще долго, под влиянием пережитого в Лабиринте, волновались и бесновались, волновали и пугали других владык. Потеря самообладания доходила до того, что некоторые владыки и владычицы самолично и собственноручно тащили за собой из Лабиринта молодых, понравившихся им человеческих особей и, по прибытии в свои замки, немедленно предавались неистовому половому разврату со своими жертвами, упиваясь в оргиях жестокости и насилия, а потом надругательства над их телами.

Неясное вначале и неопределенное всеобщее возбуждение в Лабиринте вскоре осмыслилось и сразу выкристаллизовалось, как смертельная ненависть против нарушающих атмосферу самобытного психического общения людей владык, вторжениям которых, к тому же, единодушно приписывали еженощные исчезновения их детей, братьев и сестер. Слово „владыка“ стало символом кровавой мести и не сходило с уст разгневанных людей. Среди жителей Лабиринта стали выделяться люди, которые чутьем умели отгадывать присутствие владык поблизости; образовались группы людей, которые поставили себе задачей выслеживать владык на улицах Лабиринта и немедленно их истреблять, когда они были открыты. Наказание двухдневным голодом неизбежно следовало за каждым убийством владыки, и это наказание касалось всех, без исключения, жителей близлежащих кварталов. Частые голодовки вызывали беспокойство в умах людей и рождали чувство неуверенности в завтрашнем дне. Те из людей, которые к убийствам не были причастны, приходили в крайнее недоумение при виде закрытых окошек склада в день выдачи продуктов; они стояли вокруг склада, глядели на глухо затворенные решетчатые окна и испытывали суеверный страх, как перед неестественным явлением, страшным и угрожающим их жизни. Население Лабиринта, не знающее ни законов, ни властителей, не имело чувства ответственности, но и не сознавало своего бессилия; оно было крайне порывисто в своих стремлениях и, под влиянием первого импульса, подобно детям, бросалось в действие. Убийства владык происходили все чаще и чаще, и, наконец, в одну ночь число убитых владык было так велико, что только очень немногие из них смогли возвратиться в свои замки, да эти не только не принесли с собою добычи, но, спасая свою жизнь, сами еле выбрались из Лабиринта. Перед Владычеством неожиданно встал грозный вопрос: необходимо было, во что бы то ни стало, привести к порядку жителей Лабиринта; но необходимо и примерно их наказать. Владыки не могли не думать о наказании, потому что наказание чернорабочих практиковалось ими уже некоторое время и уже вошло у них в привычку; это было так легко сделать. Кроме того, озлобление владык достигло крайних пределов, и месть была необходима. Положение обострилось еще тем, что увеселительные прогулки в Лабиринт, которые хоть сколько-нибудь уменьшали интенсивность чувства, теперь стали совершенно невозможными ввиду несомненной опасности для жизни, с которой этот шаг был сопряжен. Владыки признали, что такое положение есть посягательство на их права и прерогативы и не может быть терпимо. Возвышенный центр весь заволновался; чувство обиды было глубоко и задевало сердце каждого владыки. Все требовали немедленного приложения крайних мер наказания. Высокое Собрание Верховных Владык могло только выразить общее желание всего Владычества и постановило нанести Лабиринту наказание, которое по своим размерам превосходило все до сих пор известное в истории этого государства, как мера репрессии или притеснения народных масс. Постановлено было прекратить выдачу продуктов всему населению Лабиринта. Голод стал распространяться среди жителей, и через два дня во всем Лабиринте невозможно было найти ничего съестного. Но и через два дня выдача продуктов не производилась. Изнуренные голодом рабочие не могли работать на фабриках. Измученные они ходили по улицам, пока ноги носили, и падали в изнеможении. Они не рыскали по Лабиринту в надежде найти хлеб; Лабиринт есть бесплодная пустыня. Жители Лабиринта знают, где добываются пищевые продукты и где они хранятся. Целыми днями они стояли толпами вокруг складов в ожидании, что, может быть, в следующий момент наступит чудо, отворится окно и пища появится. Они кричали, требовали, умоляли, как бы обращаясь к кому-нибудь, хоть бы к смертельным своим врагам, к владыкам, об утолении мучительных терзаний голода. Обессиленные, многие падали с ног и оставались лежать на улице. Вскоре все улицы были устланы людьми, лежащими в последних муках приближающейся голодной смерти.