Новый дом - [8]

— Сатья-баджи, Сатья-баджи, я забыла тебе сказать. У нас не все благополучно. Со вчерашнего дня пришла женщина с девочкой и спит в кухне. Говорит — нужно работу, а Пеппо говорит, чтобы подождала тебя.

— Почему же ты думаешь, что это неблагополучно? — спрашивает Сатья-баджи.

Бянувша смеется.

— Да я так сказала, просто, — и бежит назад.

В комнатах пусто. Во дворе на зеленом лугу ковер. На коврах белые скатерти, и дежурные расставляют посуду. Сейчас первый завтрак, и ребята будут сидеть прямо на траве, поджав под себя ноги так, как они сидели у себя дома, так, как еще до сих пор сидят их отцы и матери.

Сатья-баджи умылась, переоделась и уже успела осмотреть весь дом.

— Ты зачем пришла к нам? — спрашивает она в кухне чужую женщину.

Эта чужая женщина одета в грязные лохмотья, и рядом с ней стоит худая черненькая девочка, растрепанная, в длинной юбке, и в ушах у нее большие оловянные серьги. Девочка смотрит на Сатья-баджи как маленький звереныш, и когда Сатья-баджи хочет с ней поздороваться, она цепляется за юбку матери и отворачивается.

— Вай, ханум, сколько голоду, сколько холоду пришлось нам вытерпеть! Возьми дочку, развяжи руки.

Сатья-баджи качает головой. Она знает: девочку надо взять. Надо что-то устроить. Но как? Ни одной свободной кровати, ни одного свободного уголка, ни одной копейки лишних денег.

— Ты армянка? — спрашивает Сатья-баджи.

Женщина посмотрела на Сатья-баджи и на минуту заколебалась.

— Армянка, — сказала она потом, — армянка. Ты думаешь, армяне жить не хотят?

Сатья-баджи заговорила по-армянски.

— Ты говоришь по-нашему? — обрадовалась женщина, — Ты говоришь по-нашему? — И она быстро-быстро заговорила, запричитала, заплакала на родном языке.

Сатья-баджи улыбнулась:

— Так ведь я же сама армянка!

Женщина закачала головой.

— Вай, ханум, не обманываешь ли ты меня? Чтоб армянка жила в курдском доме? Смотрела за курдскими детьми? Не может этого быть!

Сатья-баджи засмеялась.

— Почему не может быть? У нас есть разные дети — и курдские, и армянские, и русские. Вот сама увидишь.

Женщина замолчала, задумалась. Потом вдруг подошла к Сатья-баджи совсем близко, заглянула ей в глаза и тихонько сказала:

— Вай, ханум, сколько горя я терпела! Сколько горя я терпела от курдов! А теперь душа разрывается: не знаю, что лучше, — чтоб девчонка с голоду умерла или в курдском доме жила. Вчера пришли сюда, три дня не ели. Пускай бог-аллах простит за курдский хлеб.

— Послушай, — сказала Сатья-баджи серьезно, — послушай. Жизнь переменилась. Пускай наши дети в дружбе живут.

— Жизнь переменилась, говоришь ты? Конечно, жизнь переменилась, но ведь бог-аллах не переменился, бог-аллах за все грехи накажет.

И женщина снова замолчала. Потом вздохнула, поправила платок на голове и сказала:

— Пеппо говорит — тебе работница нужна? Возьми меня. Возьми меня, ханум, — не пожалеешь. А за грехи вместе богу-аллаху отвечать будем. Ты умная, ханум, ты образованная, ханум, ты больше нашего понимаешь, ты хорошо будешь говорить с богом-аллахом, когда он наши дела разбирать будет.

Сатья-баджи уже решила, что нужно устроить и мать, и ребенка. Пускай не хватает места и денег, но ведь к весне обещают достроить второй дом, обещают дать денег.

— Хорошо, — сказала она, — оставайся помогать Пеппо. А девочку надо постричь и вымыть. Как ее зовут?

— Сирануш.

— Пойдем, Сирануш, пойдем со мной, там много девочек.

Но Сирануш крепко держалась за юбку матери.

— Иди, иди, — старалась отцепить руки девочки мать. — Иди с ханум.

Девочка уткнулась в колени матери и громко заплакала. Сатья-баджи сказала:

— Ну, она после придет, когда захочет. А сейчас я пришлю к ней детей.

Бянувша стояла на коленях рядом с маленькой Сирануш и что-то шептала ей в ухо. Туту пригнула к себе голову своей маленькой мамы, Геймат, и тоже шептала ей в ухо:

— Посмотри, какие у нее красивые серьги. Вот бы мне такие! Я очень люблю серьги! — Но Геймат нахмурила тоненькие брови.

— Сатья-баджи велела снять серьги и хорошенько вымыть уши, — сказала она, — а серьги надо отдать Сатья-баджи.

Туту вздохнула. Потом:

— Я буду смотреть, как ее будут мыть.

— А кто за тебя будет дежурить? — шептала Геймат.

Туту совсем забыла про дежурство.

— Ах, да, ах, да, я забыла! — закричала она и побежала из кухни по коридору в столовую. В столовой уже кончали мыть чайную посуду.

— Ты где была? Ты где была? Мы почти все без тебя вымыли. Вот так дежурная!

Туту жалобно посмотрела на Кулизадэ.

— Нет, нет, мы тебе еще много оставили, — засмеялся Гассан. — Вот смотри. Вот!

Туту дежурила вместе с Гассаном и Кулизадэ, она очень любила свое дежурство и всегда очень серьезно исполняла все свои обязанности. Когда надо было стирать пыль с мебели, то Гассан сажал ее к себе на плечи, и Туту смахивала пыль со шкафов прямо на голову Гассана.

Кулизадэ дал Туту кончик мокрого уже полотенца, и Туту, наклонив голову на бок и высунув от усердия язык, старательно терла чашки.

А Бянувша все еще стояла на коленях рядом с маленькой Сирануш, и постепенно лицо Сирануш прояснялось. Она уже не отталкивала локтем Бянувшу. Она вдруг спросила:

— А лаваш дашь большой? И Бянувша закивала головой, обрадовалась.