Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка - [26]

— Деньги-то отдайте мои! — проворчал Гурин, усаживаясь с Петром Ивановичем за стол.

— Сколько тут? — Рачковский вернул ему шляпу.

— Пять франков и еще четыре су. А за вчерашний день я двадцать франков заработал!

— Недурно, — присвистнул Петр Иванович. — Видать, зря я собрался тебя обратно на службу взять. При таких барышах кто ж пойдет агентом служить. Ты и от наградных за Женеву теперь, небось, откажешься?

Артемий Иванович обмер.

— А вам тоже наградные заплатили? — наконец спросил он.

— Заплатили. И еще чином губернского секретаря наградили, с Анной третьей степени впридачу.

— А Бинта с Милевским тоже наградили?

— По полторы тыщи франков на брата.

— А мне триста? — сиплым голосом спросил Артемий Иванович.

— А три тысячи не хочешь?

— Три тысячи! — вскричал Гурин. — И вы их мне, конечно же, не дадите?

— Нет. Ты же сбежал.

— Я не сбегал. Вы сами меня выгнали.

— А что мне еще оставалось делать? Ты чуть не провалил всю операцию в Женеве, ты лишил меня внутреннего агента в самый нужный момент, когда народовольцы планируют убийство великого князя Николая Николаевича!

— Я же не специально! Эта сука Березовская меня еще раньше раскрыла, и как раз когда Бинт с Милевским в типографии орудовали, заодно с остальными меня убить пыталась! Я не мог оставаться больше внутренним агентом. Когда бы не Шульц, они бы меня и убили.

— О Шульце с твоей Березовской я и хотел тебе сказать. Мой агент в Цюрихе, вынужденный из-за тебя переехать в Женеву и следить за Березовской с Посудкиным, сообщил несколько дней назад, что эта парочка, спраздновав свадьбу на всю русскую колонию, отбыла в сопровождении Шульца в Париж, чтобы убить здесь Николая Николаевича. Агент следил за ними до Дижона, где они исчезли из виду.

— Как это свадебку?! Фанни что — за Посудкина вышла?! А как же я?!

— А ты должен будешь их опознать, поскольку ты единственный, кто знает их и Шульца в лицо.

— Боже, как она могла! Моя Фанни — за этого Посудкина…

— Хватит причитать! Эта Березовская с Посудкиным тебя убить пытались. А теперь едут — даже скорее они уже здесь, — убить великого князя. Ну, что замолк? Если ты не хочешь — мотай обратно на бульвар, издавай последние вздохи дальше! Твое место еще не занято.

— А как вы узнали, Петр Иванович, что меня на Итальянском бульваре искать надо? — спросил вдруг Гурин, побледнев. — Ведь я живу совсем в другом месте, и вы ко мне заходили — ведь это вы были, я знаю. Ни консьержка, ни хозяйка не знают, куда я хожу зарабатывать деньги.

— Да весь Париж знает, где тебя искать, поскольку тут только две русских примечательности — Кобельков да ты. Ты выбрал самое удачное место, за три дня мимо тебя половина Парижа протопталась.

— Они не великого князя едут убивать, Петр Иванович. Они меня едут убивать. И именно потому, — Артемий Иванович вдруг просветлел лицом, — Фанни за Посудкина вышла, чтобы он меня убил! А вовсе не потому, что он ей больше меня нравится!

— Да брось, кому ты нужен! А впрочем, нужен. Ты и мне нужен, и Отечеству. Отечество вот тебе три тысячи франков отвалило. Вот и родственники тебя сегодня в консульстве разыскивали.

— Какие еще родственники?! У меня нет родственников. Я, слава Богу, сирота.

— Высокий такой мужчина с молодой женщиной.

— Они уже здесь! Это они! Это Посудкин с Фанни!

— Да какой это Посудкин! Что я, петербургского купчину от нигилиста не отличу! Вот он и карточку оставил, просил тебе передать, если я найду. — Рачковский достал из портмоне визитку и протянул ее Гурину. — Так что зайди-ка ты сегодня к ним после нашего разговора, они тут поблизости в «Отеле Рюс» на рю Друо поселились. Но вернемся к делу.

— А когда я три тысячи получу?

— На вот, держи. — Рачковский положил на мрамор перед Артемием Ивановичем дешевую, оклеенную коленкором коробочку, в которой оказался перстень, недорогой, хотя и золотой, с огромным аметистом, который издали всегда можно было принять за алмаз индийского раджи.

— Что это? — изумился Артемий Иванович. — И почему здесь написано «За полезная?»

— Где я тебе в Париже русского гравера найду? Это награда тебе, по личному указанию господина Дурново мною заказанная. Стоит двести франков. Остальные наградные буду выдавать тебе частями по мере твоих успехов в обнаружении Посудкина и Березовской.

— А чего их обнаруживать? Пойдите в галерею Лафитт, Фанни туда первым делом понесется. А заложить его — больше двадцати не дадут. — Артемий Иванович тяжело вздохнул и положил перстень в карман пальто. — А это что?

— Билет. Тебе на сегодняшний вечер. Все приличные люди будут на балах или в театрах, а ты чем хуже? Я в тот вечер, когда Бинт с Милевским в Женеве типографию громили, с женой на премьере был в Новом цирке, стоящая вещь.

— А что за представление-то хоть? — Артемий Иванович взял билет, заполненный привычной рукой кассира, с обозначенным на нем именем: «M. de Gurin».

— Le Grenouillère.

— «Лягушатня»? Вы издеваетесь, Петр Иванович? Такого спектакля не может быть! А я, может быть, при помощи своего лягушачьего пруда вас года на три от женевской эмиграции избавил! А чего билет-то всего за два франка и на галерею?

— Что же мне — тебе за пять франков в ложу покупать? Я сам за два ходил. А на сегодня так вообще билетов нет. Завтра днем приедешь в консульство, доложишься, как и где мы будем с тобой, сладкий мой, искать нашего Посудкина с твоей Фанни.