Новый человек в городе - [29]

— Надеюсь, ты не простыл, пока дожидался шествия?

Когда Уорд невозмутимо распахнул дверь и повесил свое мышино-серое пальто на вешалку, в баре оказалось, к счастью, с полдюжины посетителей, в том числе негр Дженкинс. Тем не менее Чарли раскрыл рот, словно испытывая потребность сказать нечто бесповоротное, такое, чего он ни в коем случае не должен говорить. Но он только осведомился, хотя обычно обслуживал клиентов без их просьб:

— Пива?

Он не сомневался: Уорд понял. Может быть, вспомнил фамилию Луиджи, которую прочел на конверте? Угадал, какую сеть плетет вокруг него Чарли почти против воли, повинуясь своего рода инстинкту самосохранения?

— Пива! — откликнулся он, со вздохом взбираясь на табурет.

Лишнее слово! Никто, правда, и ухом не повел. Впрочем, нет. Дженкинс удивленно повернул голову и, продолжая улыбаться, посмотрел на Уорда. Улыбка была широкая, во весь рот, но за ней чувствовалась какая-то серьезность.

Напрасно все-таки Чарли сделал снимок! Чалмерс был прав: это смахивает на кражу. И кражу чего-то более личного, чем деньги или вещи, потому что тут есть отягчающее обстоятельство: похищенное нельзя возместить.

Сумеет ли он не показать Уорду, что все знает? Теперь он даже имя Джастина не в силах выговорить обычным тоном — так он боится, как бы с языка не сорвалось:

«Фрэнки».

— Фотографировали детей? — поинтересовался Гольдман, когда Чарли отнес ему аппарат.

Бармен ответил «да», но отвел глаза.

— Если резкость хорошая, могу увеличить вам несколько снимков. Бесплатно, разумеется, — я не фотограф, а так, любитель. Занесите негативы, я посмотрю.

Уорд уже вынудил его притворяться и лгать, а теперь смотрит на него так, что Чарли в собственном баре не знает, куда девать глаза.

А Луиджи советует: «Не злобься на Фрэнки!»

Глава 7

Как почти каждую зиму перед новогодними праздниками, погода стояла пасмурная. В иные дни снег желтел и таял, в водосточных трубах урчала вода, шел дождь, а под вечер холодало, и к утру тротуары отполировывал гололед. Потом опять валил снег, но небо оставалось тревожным, хмурым, словно больным, свет приходилось жечь даже в полдень; тем не менее по продутым ветром улицам допоздна сновали черные фигуры прохожих — приближался Новый год.

Поднявшись с постели и даже начав хлопотать в баре, Чарли считал, что он в порядке, но уже через час почувствовал себя простуженным и расклеившимся. Несколько раз принимал аспирин и пил грог, от сладковатого запаха которого его в конце концов стало мутить. Бармен целый день не слезал со стремянки: украшал потолок и стены гирляндами, ельником, хлопьями ваты и колокольчиками. Стремянка шаталась — Чарли все никак не удосуживался завести другую, и Джулии приходилось подстраховывать мужа. Он прищемил себе палец. А на следующий день решил, что у него прострел.

Еще немного, и он заворчал бы: «А все Джастин!»

Мало-помалу Чарли дошел до той точки, когда человек начисто перестает выносить другого. Потолок в бильярдной напротив тоже украсили по случаю Нового года, но на стремянку там лазил не Джастин и не Скроггинс — старик разваливался прямо на глазах. Издали, да еще при таком скудном освещении, как в бильярдной, могло показаться, что он уже не способен держать голову прямо.

Она то и дело свисала на грудь или вбок, и он добрую минуту собирался с силами, прежде чем поднять ее.

Скроггинс долго не протянет — это ясно. Кто-то — Чарли забыл, кто именно, кажется столяр, делающий заодно гробы, — цинично сказал: «От него воняет смертью».

Тем не менее в бильярдной не было отбоя от посетителей, преимущественно подростков и школьников. Чарли, словно дело касалось его лично или он служил в полиции, следил за ними, хотя смущался, когда кто-нибудь, даже Джулия, заставал его за этим занятием. В таких случаях голос его звучал неестественно — бармен это сам чувствовал, торопливо уводил разговор от щекотливой темы, и это унижало его.

Он заметил, что с тех пор, как владельцем бильярдной стал Уорд, клиенты большей частью не расплачиваются, но Скроггинс что-то записывает в черную книжечку, которую прячет под стойкой.

Как назло, через день после этого открытия, когда Джастин к десяти явился в бар, Чарли был погружен в подсчеты. Он тоже предоставлял кредит завсегдатаям; что касается ставок, часто делавшихся по телефону, он просто заносил их в ученическую тетрадь и еженедельно подводил итог.

Уорд, сидя за стопкой джина, молча наблюдал за ним; Чарли отчетливо понимал: Джастин наперед знает его мысли, и не удивился, когда тот бросил:

— Я вижу, вы тоже этим занимаетесь.

— С одной разницей: не втягиваю в это детей.

Чарли подмывало заговорить с Уордом о Норделесыне, ставшем в бильярдной самой приметной фигурой.

Однажды вечером, когда мальчишка выходил с приятелем из заведения напротив, бармен слышал, как он развязно бросил:

— Не бойся: моя подпись котируется. Прошу об одном: подожди, пока кончатся праздники.

Чарли решил при первой возможности переговорить с Честером Норделем, но издатель, как нарочно, давно не появлялся в баре. Отправиться в типографию итальянец не осмеливался: Джастин увидит и сразу поймет.

Он злился на себя за то, что все время думает об Уорде. Входит клиент, собираешься потолковать с ним о том, о сем, но в девяти случаях из десяти беседа сворачивает в конце концов на Джастина.