Новый центр - [3]

— Нет, даже не слышал никогда. Но я не так уж много читаю.

Это было не совсем верно. Точнее, это было полное вранье. В старших классах я был практически единственным, кто еще читал книжки, игнорируя предисловия, совершенно бессистемно, зато — ночи напролет, запоем. Более того, именно по этой причине я решил изучать германистику и философию, которые давно уже вышли из моды. Но у меня не было желания рассказывать об этом.

— Я читаю ее, — сказал Зандер, — чтобы узнать хоть что-нибудь о годе моего рождения. Тогда эта книга была бестселлером. И потом еще несколько лет. Да сядь же ты наконец.

Я сел, а когда стемнело и стало прохладно, мы перебрались в какую-то пивную, из которой вышли около полуночи.

Когда через четыре года случился путч, Зандера выгнали с работы почти сразу. Потом он устроился в одно маленькое издательство на западной окраине города, а когда режим рухнул — был ли он свергнут? или погубил себя сам? — его попытались пригласить обратно в университет, но он отказался и остался на прежнем месте, пока год назад его не позвали организовывать центральную библиотеку здесь, среди руин. Две недели назад Зандер наконец разыскал меня и спросил, не соглашусь ли я ему помочь; и хотя в старых западных землях мне жилось вполне вольготно, я обещал, что, по крайней мере, навещу его, а потом обдумаю сделанное им предложение.

Теперь ни о каком обдумывании речь уже не шла.

— О твоих обязанностях мы поговорим завтра, — сказал он, — сперва надо распаковать книги!

Книги, которые мы постепенно доставали из двенадцати больших картонных коробок, были добычей, доставшейся нам при распродаже одного книжного собрания. В возрасте восьмидесяти двух лет скончался некий ученый, профессор философии на пенсии, не оставив в завещании распоряжений относительно своей библиотеки. Его дети и внуки (жена умерла лет пятнадцать назад), наверное, выбрали для себя по нескольку книжек, а остальное сочли неинтересным, упаковали в сто двадцать четыре одинаковые по размерам картонные коробки — как уж у них получилось, то есть все вперемешку — и выставили на распродажу. У анархистов, которых послал Зандер, денег хватило только на двенадцать коробок. Участники аукциона, по условиям, не могли заранее ознакомиться с их содержимым: ставки делались вслепую, и каждый покупал кота в мешке. Эту добычу нам, значит, и предстояло оценить — поштучно.

Вздумай я здесь все перечислить, это заняло бы страниц сто или больше. Об очень многих книгах я никогда прежде не слышал, но некоторые — те, что при распаковке произвели на меня наибольшее впечатление, — я все же назову.

Первым, что меня поразило, было «Введение в науку о регистрации, или О Registratoribus, с пояснением некоторых содержащихся там мест, составленное Филиппом Вильгельмом Людвигом Фладтом, советником Церковного и Высшего апелляционного суда курфюшества Пфальцского, члена Баварской-Пфальцской Академии наук, изданное во Франкфурте и Лейпциге Эслингерским книготорговым домом в 1765 году». Это, так сказать, сокращенное название, полное заняло бы слишком много места. Впрочем, мы-то имели дело с факсимильным воспроизведением издания 1765 года, вышедшим в 1975-м в Пуллахе. Наш экземпляр сохранился первоклассно, его вряд ли вообще кто-нибудь открывал. Ученого, очевидно, эта книга совсем не интересовала, и очень может быть, что он просто получил ее в подарок — от какого-нибудь коллеги, которого пригласил на ужин, а тот не захотел являться с обычной в таких случаях бутылкой вина класса гран-крю[4]. Подаренная книга тоже была в своем роде гран-крю, потому ее и не открывали.

Во второй коробке, на самом дне, лежал английский криминальный роман в немецком переводе (карманное издание), зачитанный и потрепанный — в большей мере, чем любая другая книга из этой коробки. Назывался он «Блестонское убийство», а его автором был некий Дж. С. Гамильтон[5].

Перевод был опубликован в 1960-м, я быстро подсчитал: нашему — ныне покойному — профессору тогда как раз исполнилось двенадцать; а имя переводчика заставило меня усмехнуться, ибо звали его не иначе как Михаэль Рюпель[6].

Украшением третьей коробки оказалась хорошо известная мне книга, бестселлер моих школьных лет, который я и сам читал с удовольствием: «Дом на Эльбе» Маргариты Мюленбек[7], здесь — в роскошном подарочном издании с прошитым переплетом и закладкой-ленточкой. Райнер Хармс — мой товарищ из параллельного класса и, кроме меня, один из немногих в то время маниакальных любителей чтения — нашел тогда в Интернете два интервью с писательницей, и эти видео мы с ним смотрели снова и снова. Мы совершенно точно влюбились в нее. Нам было тогда по пятнадцать.

В двух следующих коробках были упакованы обычные (не подарочные) издания, со встречающимися кое-где бледными карандашными пометками. Мы обнаружили там трех французов: Марселя Бергота, Эдмона Тэста и Антуана Рокантена, а также одного итальянца, Дзено Козини[8]. Я ни о ком из них никогда не слышал — в отличие от Зандера, конечно. Это были не академические собрания сочинений и даже не обычные собрания сочинений, а просто «избранное», публиковавшееся в связи с какой-нибудь круглой датой — годовщиной рождения или смерти автора.