Новые страхи - [15]

«Умеренное голодание творит чудеса», – думает она.

Проходя по дому, она видит свое отражение в зеркалах с филигранью, замечает произошедшие с ней перемены: серебряный узор во всклокоченных темных волосах, ужасно узкое лицо – кто бы мог подумать, что под всем этим жиром прячутся такие красивые скулы? – недовольно надутые губы по-прежнему как лук Купидона, маленький нос, но глаза ввалились и, она могла бы поклясться, их цвет изменился: были светло-зеленые, а стали совершенно черные, как будто в них наступила ночь. Платье вздувается вокруг ее нового тела, лишней ткани теперь столько, что из нее можно сделать парус для корабля.

Сколько же потребуется времени до восстановления округлости форм? До тех пор, когда щеки станут, как яблочки, и разгладятся морщины на лице. Она снова чувствует запахи, но различает лишь запах собственного так давно не мытого тела.

«Ванна», – думает она с вожделением, но затем возвращает внимание, куда следует: на дверь.

Вернее, на то, что находится за ней.

Она протягивает руку, смотрит на пальцы, похожие на прутики, на черные полумесяцы грязи под ногтями. Какими зловеще белыми кажутся ее кисти на дверной ручке, имеющей форму головы волка, такой вздутой, что она едва может за нее как следует ухватиться. Она делает глубокий долгий вдох и поворачивает дверную ручку.

Изабель проснулась, чувствуя тяжесть на глазах, холодную, мертвую.

Рот тоже чем-то придавлен: губы прижаты, между ними проникли тонкие металлические усики. Лоб повязан чем-то прохладным и твердым, нижний край этой повязки проходит через нос. Щеки и подбородок заключены во что-то, как будто на ней шлем, но она не помнит, чтобы надевала его перед сном. Она не помнит, как легла. Горло и предплечья, к счастью, свободны, но грудь, живот и кисти во что-то заключены. Так, значит, она не в клетке.

«Сохраняй спокойствие, – сказала она сама себе. – Дыши медленнее». В школе святой Димфны ее учили тщательно оценивать ситуацию. Легко сказать, труднее сделать, когда не можешь открыть глаза.

«Кольца, – подумала она. – Кольца у меня на пальцах, колокольчики на больших пальцах ног». Она попробовала пошевелить ступнями, но они онемели и отказывались повиноваться. Начиналось покалывание, как будто иголочками. Однако это значит, что хоть какая-то надежда остается. Запястья окружены, охвачены… браслетами. Она пошевелила пальцами. Лишь один из них нес приемлемое бремя, кольцо, свернутое из тонкой металлической ленты. Родные ее мужа, как бы ни были богаты, всегда настаивали на простом обручальном кольце. Ибо любовь, полагали они, украшать не следует.

«Мой муж, – подумала она, – где бы он мог быть?»

Адольфус Воллстоункрафт.

Не мог же он ее оставить! То есть, конечно, мог, но, по крайней мере, не так же скоро. Потом она вспомнила, что они только что поженились. Что еще сегодня утром она готовилась к свадьбе в окружении кузин Адольфуса, которых было столько, что, обращаясь к каждой, ей приходилось останавливаться и вспоминать имя, чтобы, неправильно произнеся его, не нанести обиды. (Это, конечно, не относилось к кузинам Инид и Дельвин, они сошлись и стали так близки!) Все они нарядились подружками невесты, ибо у Изабель не было ни сестер, ни кузин, ни теть, ни друзей, которые могли бы сослужить ей такую службу. Все вместе кузины – круговорот пастельных оттенков и мягких тканей, свет канделябров сверкал на роскошных ожерельях, серьгах, брошах и украшениях для волос, не у всякой королевы найдутся такие изящные. Но все эти украшения не могли сравниться с теми, которые привезла с собой Изабель. Она унаследовала их от матери и бабушек, теть и двоюродных бабушек, как последняя в роду, женщина, на которой все может закончиться или с которой все может снова начаться в зависимости от каприза ее матки.

Она провела языком по зубам, потрогала им проволоку и сумела снять ее – послышался влажный стук металла о зубы. Но оставалось что-то еще: ее клыки стали больше и изменили форму. Она языком различила на них прохладные гладкие места и острые грани. Потрогала кончиком языка одну из таких граней, почувствовала вкус железа и вообразила кровь как красное цветение.

Она открыла рот пошире и почувствовала вес на губах, которые свесились в полость рта, повернула голову и сплюнула. Назубник выпал. Проволока, неохотно ослабив хватку на зубном ряде, с тихим «шлеп» выпала на то мягкое, на чем она лежала. То, что прикреплялось к клыкам, держалось на них так прочно, что она уже не пыталась снять это после первого пореза.

– Это подождет, – подумала она.

Изабель пошевелила головой, и то, что отягчало глаза и лицо, также сдвинулось. Она пошевелила головой сильнее, и эта тяжесть с лязгом и звяканьем свалилась туда же, куда и все остальное. На чем бы она ни лежала, это было мягкое, но сжимавшееся под тяжестью ее тела. Сколько она находится здесь?

И где она?

Изабель открыла глаза, хотя ресницы склеились от сна. Она энергично поморгала, но, даже широко раскрыв глаза, видела лишь черноту. Она снова закрыла глаза и стала медленно дышать, чтобы успокоиться, но дыхание участилось и сделалось поверхностным, когда она поняла, что в воздухе пахнет тленом.