Новые мелодии печальных оркестров - [35]
Первыми следовали две горничные-француженки, несшие маленьких царственных собачонок, за ними пробиралась вслепую группа носильщиков, с головой скрытых своей поклажей: пучками и букетами свежих цветов. Далее еще одна горничная вела ребенка-сироту с печальными глазами, явственно французского происхождения, им же дышал в спину второй помощник капитана, волочивший за собой, к своему и их неудовольствию, трех неврастеничных волкодавов.
Пауза. Затем к поручням вышел капитан, сэр Говард Джордж Уитчкрафт, сопровождаемый пышной кипой мехов — серебристых лис.
Форс Мартин-Джонс, проведя пять лет в европейских столицах, возвратилась в родные края!
Форс Мартин-Джонс не была собакой. Она была наполовину девушкой, наполовину цветком, и, обмениваясь рукопожатием с капитаном, сэром Говардом Джорджем Уитчкрафтом, она улыбалась так широко, будто услышала самую неизбитую, самую свежую в мире шутку. Все те, кто не успел еще покинуть пирс, ощутили в апрельском воздухе трепет этой улыбки и обернулись поглядеть.
Форс Мартин-Джонс медленно прошла по сходням. Дорогущая шляпа непостижимого экспериментального фасона была плотно прижата рукой, так что куцые волосы — прическа мальчика или каторжанина — безуспешно старались хотя бы чуточку потрепетать на ветру. Лицо навевало мысли о раннем утре перед венчанием, пока она легким движением не вставила нелепый монокль в сияющий детской голубизной глаз. На каждом третьем-четвертом шаге монокль поддавался напору длинных ресниц, и Форс со счастливым усталым смешком перемещала этот символ высокомерия в другой глаз.
Бум! Причал принял ее сто пять фунтов веса и словно бы дрогнул под гнетом ее красоты. У двоих-троих носильщиков закружилась голова. Большая сентиментальная акула, следовавшая за кораблем, отчаянно выпрыгнула из воды, чтобы проводить ее последним взглядом, и с разбитым сердцем вновь погрузилась в глубину. Форс Мартин-Джонс вернулась домой.
На берегу ее не встречали родные, по той простой причине, что из всей ее семьи никого, кроме нее, в живых не осталось. В 1912 году ее родители вместе утонули на «Титанике», дабы никогда в этом мире не расставаться, и вот все Мартин-Джонсово состояние в семьдесят пять миллионов досталось в наследство крохе, которой не исполнилось еще и десяти. Такие ситуации обыватель обычно характеризует словом «позорище».
Форс Мартин-Джонс (ее настоящее имя было всеми давно и прочно забыто) принялись со всех сторон фотографировать. Монокль упорно выпадал, она непрестанно улыбалась, зевала и возвращала его на место, и потому ни одного изображения не получилось, если не считать снятого на кинокамеру. Всюду, однако, был различим красивый взволнованный юноша, встречавший ее на причале, — в его глазах горел почти что свирепый огонь любви. Звали его Джон М. Чеснат, он уже написал для «Америкен мэгэзин» историю своего успеха; его безнадежная любовь к Форс началась с той еще поры, когда она, подобно приливам, подпала под влияние летней луны.
Только когда они уже удалялись от пристани, Форс наконец обратила на него внимание, причем глядела она безучастно, словно видела его впервые.
— Форс, — начал он, — Форс…
— Джон М. Чеснат? — осведомилась она, изучая его взглядом.
— А кто же еще! — со злостью воскликнул он. — Хочешь сделать вид, будто мы не знакомы? Будто ты не просила в письме, чтобы я тебя встретил?
Форс рассмеялась.
Рядом возник шофер, она вывернулась из пальто, под которым оказалось платье в крупную рваную клетку, серую и голубую. Отряхнулась, как мокрая птица.
— Мне еще нужно объясниться с таможней, — заметила она с отсутствующим видом.
— Я тоже должен объясниться, — взволнованно подхватил Чеснат, — а первым делом скажу, что за все время твоего отсутствия я ни на минуту не переставал тебя любить.
Форс, простонав, его остановила:
— Пожалуйста! На борту было несколько молодых американцев. Тема смертельно мне наскучила.
— Господи! — вскричал Чеснат. — Ты что же, будешь равнять мою любовь с тем, что тебе напели на борту?
Он повысил голос, прохожие, шедшие рядом, стали прислушиваться.
— Ш-ш! — предостерегла его Форс. — Не надо цирковых представлений. Если ты хочешь хоть изредка со мной видеться, пока я здесь, умерь пыл.
Но Джон М. Чеснат, судя по всему, не владел своим голосом.
— Ты что же… — Он едва не сорвался на визг. — Ты что же, забыла, что сказала мне в четверг пять лет назад на этом самом пирсе?
Половина пассажиров корабля следили за этой сценой с причала, группка остальных подтягивалась от таможни, чтобы тоже поглядеть.
— Джон. — Она начинала злиться. — Если ты еще раз повысишь голос, у тебя будет не одна возможность остыть — я уж об этом позабочусь. Я в «Риц». Повидаемся сегодня вечером, приходи.
— Но, Форс, — хриплым голосом запротестовал Джон. — Послушай. Пять лет назад…
Далее наблюдателям на причале довелось насладиться зрелищем поистине редкостным. Красивая дама в клетчатом, сером с голубым, платье стремительно шагнула вперед и уперлась руками в молодого человека, со взволнованным видом стоявшего рядом. Молодой человек инстинктивно отпрянул, но нога его не нашла опоры, он мягко соскользнул с тридцатифутовой высоты причала и, совершив не лишенный грации поворот, шлепнулся в реку Гудзон.
«Ночь нежна» — удивительно красивый, тонкий и талантливый роман классика американской литературы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.
Роман «Великий Гэтсби» был опубликован в апреле 1925 г. Определенное влияние на развитие замысла оказало получившее в 1923 г. широкую огласку дело Фуллера — Макги. Крупный биржевой маклер из Нью — Йорка Э. Фуллер — по случайному совпадению неподалеку от его виллы на Лонг — Айленде Фицджеральд жил летом 1922 г. — объявил о банкротстве фирмы; следствие показало незаконность действий ее руководства (рискованные операции со средствами акционеров); выявилась связь Фуллера с преступным миром, хотя суд не собрал достаточно улик против причастного к его махинациям известного спекулянта А.
«Субботним вечером, если взглянуть с площадки для гольфа, окна загородного клуба в сгустившихся сумерках покажутся желтыми далями над кромешно-черным взволнованным океаном. Волнами этого, фигурально выражаясь, океана будут головы любопытствующих кэдди, кое-кого из наиболее пронырливых шоферов, глухой сестры клубного тренера; порою плещутся тут и отколовшиеся робкие волны, которым – пожелай они того – ничто не мешает вкатиться внутрь. Это галерка…».
Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична.
«…Проходя по коридору, он услышал один скучающий женский голос в некогда шумной дамской комнате. Когда он повернул в сторону бара, оставшиеся 20 шагов до стойки он по старой привычке отмерил, глядя в зеленый ковер. И затем, нащупав ногами надежную опору внизу барной стойки, он поднял голову и оглядел зал. В углу он увидел только одну пару глаз, суетливо бегающих по газетным страницам. Чарли попросил позвать старшего бармена, Поля, в былые времена рыночного бума тот приезжал на работу в собственном автомобиле, собранном под заказ, но, скромняга, высаживался на углу здания.
Все не то, чем кажется, — и люди, и ситуации, и обстоятельства. Воображение творит причудливый мир, а суровая действительность беспощадно разбивает его в прах. В рассказах, что вошли в данный сборник, мистическое сплелось с реальным, а фантастическое — с земным. И вот уже читатель, повинуясь любопытству, следует за нитью тайны, чтобы найти разгадку. Следует сквозь увлекательные сюжеты, преисполненные фирменного остроумия Фрэнсиса Скотта Фицджеральда — писателя, слишком хорошо знавшего жизнь и людей, чтобы питать на их счет хоть какие-то иллюзии.
Шолом-Алейхем (1859–1906) — классик еврейской литературы, писавший о народе и для народа. Произведения его проникнуты смесью реальности и фантастики, нежностью и состраданием к «маленьким людям», поэзией жизни и своеобразным грустным юмором.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».