Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху - [9]

Во многих новых войнах наблюдается влияние глобализации. Глобальное присутствие в этих войнах может быть представлено международными репортерами, отрядами наемников и военными советниками, добровольцами из диаспоры, равно как настоящей «армией» международных учреждений, начиная с неправительственных организаций (НПО), таких как Oxfam, «Спасем детей», «Врачи без границ», Human Rights Watch и Международный Красный Крест, и кончая такими международными институтами, как Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН), Европейский союз (ЕС), Детский фонд ООН (ЮНИСЕФ), Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), Африканский союз (АС) и собственно сама Организация Объединенных Наций (ООН), включая силы по поддержанию мира. Более того, эти войны являют собой новую разновидность водораздела «глобальное/локальное» между представителями глобального класса, которые говорят по-английски, имеют доступ к Интернету и спутниковому телевидению, пользуются долларами и евро либо кредитными картами и могут свободно путешествовать, и теми, кто исключен из глобальных процессов, живет за счет того, что может продать или обменять либо получить в виде гуманитарной помощи, чье передвижение ограничивают блокпосты, визы и стоимость путешествия и кто страдает от осадного положения, вынужденного перемещения, голода, мин и т. д.

В литературе о глобализации центральный вопрос касается тех следствий, которыми глобальная взаимосвязанность обернется для будущей судьбы территориального суверенитета, то есть для будущей судьбы новоевропейского государства (modern state)^{24. Контекстом возникновения новых войн является эрозия автономного государства, а в некоторых крайних случаях и дезинтеграция государства. В частности, таким контекстом является эрозия монополии на легитимное организованное насилие. Эта монополия разрушается как сверху, так и снизу. Сверху ее разъедают транснационализация вооруженных сил, начавшаяся во время двух мировых войн и институализированная во время холодной войны в виде системы блоков, и бесчисленные транснациональные связи между вооруженными силами, сформировавшиеся в послевоенный период12.}

На данный момент способность государств в одностороннем порядке применить силу против других государств значительно ослабла. Отчасти это произошло ввиду практических причин — повышения разрушительного эффекта продуктов военной технологии и роста взаимосвязанности государств, особенно в военной сфере. В наши дни трудно представить, что государство или группа государств подвергли бы себя риску крупномасштабной войны, которая, возможно, была бы даже более разрушительной, нежели все, через что прошло человечество в ходе двух мировых войн. Кроме того, некая форма глобальной военной интеграции уже образовалась благодаря военным альянсам, международным производству и торговле оружием, различным формам военной кооперации и обмена, соглашениям по контролю за вооружениями и т. д. Ослабление способности государств применять одностороннюю силу обязано также и эволюции международных правовых норм. Принцип незаконности односторонней агрессии впервые был кодифицирован в пакте Бриана—Келлога 1928 года, после Второй мировой войны закреплен в Уставе ООН и усилен благодаря аргументации, развернутой на судебных процессах по делам о военных преступлениях в Нюрнберге и Токио.

В то же время снизу монополию на организованное насилие разъедает приватизация. Более того, есть основания полагать, что новые войны — это часть процесса, который в большей или меньшей степени является инверсией того эволюционного движения, которое осуществили новоевропейские государства. Как я утверждаю во второй главе, восход новоевропейского государства был теснейшим образом связан с войной. Для того чтобы вести войны, правителям понадобилось увеличить налогообложение и денежные займы, ликвидировать «утечки» вследствие преступлений, коррупции и неэффективности, создать регулярные вооруженные силы и полицию, упразднить частные армии, а также мобилизовать народную поддержку в целях привлечения финансовых и людских ресурсов. Поскольку война стала исключительной компетенцией государства, постольку рост разрушительного эффекта в войнах против других государств сопровождался параллельным ростом безопасности внутри стран. Именно так у слова «гражданский» появилось значение «внутренний». Это новоевропейское государство было воспроизведено также и в других местах. Новые войны случаются в ситуациях, когда из-за спада экономики, равно как по причине распространения преступности, коррупции и неэффективности, снижаются государственные доходы, когда в результате роста организованной преступности и появления военизированных формирований все больше приватизируется насилие и когда исчезает политическая легитимность. Так рушатся различия между внешним варварством и внутренними цивилизованными порядками (civility), между комбатантом как легитимным носителем оружия и нонкомбатантом, между солдатом или полицейским и преступником. Варварство межгосударственных войн, возможно, уже отошло в прошлое. Теперь это место занимает новый тип организованного насилия, более всеохватный и более долговременный, но все же, наверное, менее экстремальный.