Новые и новейшие письма счастья - [3]

Шрифт
Интервал

Собирался ложиться на рельсы

И в покое оставить Чечню,

А реформы, свободы, дефолты,

А привычка премьеров менять…

Впрочем, нет. Не настолько мы желты,

Чтоб Борису сегодня пенять.

Не такие мы, Боря, путанки!

Ты за все заплатил головой.

Ты в историю въехал на танке

И уполз из нее чуть живой.

Пусть, при жизни в забвение канув,

Попирают тебя остряки:

Ты взрастил поколенье титанов.

Может статься, себе вопреки.

Вот они – широки, гонористы,

Демократии нашей творцы:

Губернаторы, авантюристы,

Олигархи, писаки, борцы!

Рос любой, кто с тобою связался,

Попадая на твой карнавал.

Даже жулик гигантом казался

(Ибо кто еще так воровал?!).

Несравненных ты вырастил гадов,

Сверхгигантских вскормил пауков:

Березовский, Гусинский, Масхадов,

Сосковец, Барсуков, Коржаков…

Но зато и какие герои!

Кох, Чубайс, и Лужок-на-Москве,

И Явлинский, раздувшийся втрое

От сознанья, что он в меньшинстве!

Ты все реже являешься, скромник,

Ты навеки Барвихой пленен.

Твой преемник похож на приемник,

Детприемник дзержинских времен.

Все как будто бы тихо и гладко,

Старикам прибавляют монет,

Есть иллюзия полупорядка…

Все в порядке. А воздуха нет.

Разбор пролетов

Июнь 2001. Арест Владимира Гусинского после недавней истории с таинственным исчезновением и столь же таинственным обнаружением Андрея Бабицкого.

Сцена изображает кремлевский кабинет Путина. ПУТИН нервно ходит по ковру. На ковре перед ним – вызванные на разбор полетов Рушайло, Патрушев и Устинов.

ПУТИН:

Это что же вы творите, сукины сыны?

В США и в Лондон-сити все потрясены!

Говорят, что я свободу прессы удушил

И российскому народу хавальник зашил!

Я ж велел вам только прессу мягко уломать,

Не теряя политесу, шлеп же вашу мать!

Вы ж Бабицкого ломали, как тайфун – тростник!

Нешто вы не понимали, резник и мясник?!

СИЛОВИКИ (хором):

Ну, пускай наполовинку пережали пресс —

Нам же все-таки в новинку этот политес!

Не чуждайся нашей дружбы и не обессудь:

Мы ведь все ж таки спецслужбы, а не кто-нибудь!

ПУТИН:

Ну, Бабицкого прощу хоть. Но налет на «Мост»?!

Я же вас просил прощупать, потянуть за хвост,

Но устроить маски-шоу посреди Москвы —

Это, братцы, по-большому мне наклали вы!

Можно было компроматом рожи им намять,

Но нельзя же автоматом, шлеп же вашу мать!

СИЛОВИКИ:

Ну допустим, ну а фиг ли? Тут же враг кругом!

Мы же, Вова, не привыкли цацкаться с врагом!

Так что мы не виноваты, зря не голоси:

Мы ж ведь все-таки солдаты, а не хрен соси!

ПУТИН:

Что же мне, раздать награды? Ручки вам пожать?

Ну Гусинского-то, гады, кто велел сажать?

Я ж сказал – пугнуть немного. Дескать, доконал.

У него ж, у демагога, собственный канал!

Тут про эту предварилку воет целый свет!

Я ж сказал – «Загнать в бутылку», а в Бутырку – нет!

СИЛОВИКИ:

Что он тут торчал, как цаца, грязью нас полив?

Пусть он едет издеваться на фиг в Тель-Авив!

Пред тобой, Вован, мы чËсты, или нет, чист˚,

Мы ж ведь все-таки чекисты, ровно как и ты!

ПУТИН:

Да конечно, это суки, сволочи, враги —

Но ведь нам связали руки внешние долги!

Запад как о троглодите воет обо мне!

Вы уж все-таки блюдите видимость вовне!

Чтобы мы хотя б снаружи, глядючи в упор,

Были все-таки не хуже, чем до этих пор!

Занимайтесь тут хоть сыском, жмите всю печать,

Но кончайте вы с Гусинским!

СИЛОВИКИ (радостно): Стало быть, кончать?!

ПУТИН (с досадой):

Да к чему же нам расправа, пытки и бои?

Эк у вас зудит-то, право, прыткие мои!

Пусть бы он на волю вышел, шлеп же вашу мать,

Пусть бы я о нем не слышал дней хотя бы пять!

СИЛОВИКИ (с готовностью):

Мы, быть может, грубоваты, выжжены в борьбе,

Но, однако, мы – солдаты, верные тебе!

И тебе даем мы слово: про него, жида,

Ты не будешь слышать, Вова, больше никогда!

Бросаются к Путину и отрывают ему уши.

Сдача

Июль 2001. Югославия во главе с Воиславом Коштуницей сдала Слободана Милошевича Гаагскому военному трибуналу.

ЧЛЕНЫ ПРАВИТЕЛЬСТВА (шепотом, Джинджичу):

Смелей! Решайся, ренегат,

Ослица Буридана!

ДЖИНДЖИЧ (неуверенно):

Воислав! Вишь, какой расклад…

Мы сдали Слободана.

КОШТУНИЦА:

Ну, блин! Не жизнь, а волшебство.

Скандалы на скандале!

Кто согласился взять его

И что за это дали?

ДЖИНДЖИЧ:

Да на него еще когда

Прислали нам бумаги!

Короче, мы сказали «да» —

И он теперь в Гааге.

КОШТУНИЦА (бледнея):

Не может быть! Да ты в уме?!

Отдать в Гаагу Слобо!

Теперь мы все в таком дерьме!

И вы! А я – особо!

ДЖИНДЖИЧ:

Ты знаешь, я подумал тут…

Он, знаешь, шизофреник,

А нам сказали, что дадут

За это много денег!

КОШТУНИЦА:

Ух, как взъярится большинство!

Скажи мне, ради бога:

Вы, значит, продали его?

ДЖИНДЖИЧ: Но денег правда много.

КОШТУНИЦА (остывая): Весь мир теперь остынет к нам…

ДЖИНДЖИЧ: Воислав, это враки.

КОШТУНИЦА: Да он с собой покончит там!

ДЖИНДЖИЧ: Воислав, это вряд ли.

КОШТУНИЦА:

И как я мог не уследить?!

Мне что теперь – убиться?

ДЖИНДЖИЧ:

Но не самим же нам судить

Народного любимца!

КОШТУНИЦА (с тоской):

Теперь начнется крик, скандал,

И шум, и тьма кромешна…

Но я не знал! Ведь я не знал?

СОВЕТ МИНИСТРОВ (хором): Не знал! Не знал, конешно!

КОШТУНИЦА (примиренно):

Мне лишь Отчизна дорога!

Я чужд угрюмой злобы!

А денег много?

СОВЕТ МИНИСТРОВ: До фига!

КОШТУНИЦА: Но я не знал?

ДЖИНДЖИЧ: Еще бы!

Пара крутых

Октябрь 2001. Путин встречается с Бушем.

БУШ: Мой друг Владимир…


Еще от автора Дмитрий Львович Быков
Июнь

Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…


Истребитель

«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.


Орфография

Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.


Орден куртуазных маньеристов

Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».


Девочка со спичками дает прикурить

Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.


Борис Пастернак

Эта книга — о жизни, творчестве — и чудотворстве — одного из крупнейших русских поэтов XX пека Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем. Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека.