Новые безделки - [141]
Воспоминаниям Сабурова так и не суждено было увидеть свет (не дошла до нас и рукопись), но их автор, потерпев неудачу зафиксировать свою причастность к личной и творческой биографии Пушкина печатно, все-таки не отказался от мысли заявить о себе как о человеке, принадлежавшем к ближайшему окружению поэта: в 1850-е годы Сабуров приобрел известность как мемуарист-рассказчик.
Мы с известной долей уверенности предполагаем, что сообщаемыми им сведениями пользовались Е. И. Якушкин и Гербе ль, но прежде всего здесь следует назвать имя П. В. Анненкова. Анненкову Я. И. Сабуров рассказывал о своих однополчанах — Каверине, Молоствове, Чаадаеве и о серьезном влиянии последнего на Пушкина[671]. Как выяснилось теперь, первому биографу поэта Сабуров сообщил не только факты из жизни Пушкина в его дружеском гусарском окружении лицейской поры и первых послелицейских лет, но и стихи, родившиеся в этом кругу, — среди бумаг Анненкова отыскалась сделанная им копия «Молитвы лейб-гусарских офицеров» с восстанавливающей историю создания стихотворения сопроводительной записью, пометой «Стихи Пушкина, полученные от Сабурова» и датой «1817 г.»[672] Текст копии абсолютно соответствует публикации Гербеля (за тем лишь исключением, что Гербе ль зашифровал несколько имен упоминаемых лиц, которым были даны особенно обидные характеристики). Что же касается сопроводительной записи, то она более лаконична по сравнению с гербелевской; при этом очевидно, что и Анненков и Гербель пользовались одним и тем же источником.
Теперь вспомним тот записанный Бартеневым текст, который выше был определен как комментарий к «Молитве лейб-гусарских офицеров». Вне всяких сомнений, человек, от которого Бартенев записал комментарий к «Молитве…», был Я. И. Сабуров. Похоже, что тогда же Сабуров продиктовал Бартеневу и текст «Ноэля…» (и тот и другой записаны на одинаковых листочках писчей бумаги) и, возможно, текст «Молитвы…», копия которой (бартеневская) не сохранились. Косвенным подтверждением последнему предположению служит следующее обстоятельство. Мы допускаем, что Сабуров продиктовал Бартеневу текст ноэля и пояснения к нему; пояснения эти были весьма кратки, и Бартенев записал их на полях. По той же схеме строился и рассказ Сабурова о «Молитве…» — был произнесен текст и соответствующие примечания; в этом случае примечаний оказалось много, и их пришлось расположить на отдельном листке[673]. Любопытно, что те имена, которые так или иначе пояснены в «Ноэле…» (Юшков, Крекшин), вообще не вошли в комментарий к «Молитве…». Не вошли в него и имена Каверина и Чаадаева; никак не охарактеризован Молоствов, хотя имя его в комментируемый список включено, — именно об этих лицах Сабуров подробно рассказывал Анненкову. Что это — случайное совпадение? Или, рассказывая Бартеневу о персонажах «Молитвы…», Сабуров опустил имена тех, о ком рассказывал специально — и не только Анненкову, но и Бартеневу? Можно предположить, что Сабуров обратился и к Анненкову, и к Бартеневу приблизительно в одно и то же время (о том, что в начале 1850-х гг. и Анненков и Бартенев работали над биографией Пушкина, в литературных кругах было хорошо известно) и каждому из них рассказал все, что помнил о Пушкине и его приятелях-гусарах, включая и посвященные последним неизвестные стихотворные тексты.
Можем ли мы считать Пушкина автором «Молитвы…»? Вероятно, можем — в такой же степени, как и автором «Ноэля…» Что же касается аргументов Д. Ф. Кобеко, отрицавшего авторство Пушкина, то они, как мы попытаемся показать, отнюдь не безусловны. Главный довод Кобеко: Пушкин не мог быть автором «Молитвы…», поскольку ряд названных им в стихотворении лиц служили в лейб-гвардии Гусарском полку в 1818–1819 годах, когда поэт, окончив в 1817 г. Лицей, уже оставил Царское Село, где стоял полк, и жил в Петербурге, — абсолютно убеждает лишь в том, что «Молитва…» не могла быть написана в 1817 г., как показал Сабуров. Ошибка в дате — вещь совершенно естественная, тем более что, по нашему предположению, мемуарист ошибся всего на два года — условно мы можем датировать «Молитву…» 1819 годом, что, заметим, вовсе не противоречит фактам пушкинской биографии этого времени: связи поэта с царскосельскими гусарами в 1818–1819 годах были столь же тесными, что и в последний год пребывания в Лицее. Если мы обратимся к относящемуся к 1818–1819 гг. дневнику корнета Гусарского полка В. Д. Олсуфьева, упомянутого в «Ноэле…», то на его страницах найдем записи почти о всех персонажах «Молитвы…», и среди них не однажды встречающееся имя Пушкина. Заметки Олсуфьева весьма любопытны; они характеризуют ту группу военной молодежи, которая входила в петербургское окружение поэта 1817–1820-х годов; эта офицерская среда с ее особым социальным статусом и определенными им поведенческими нормами и составляет тот реально-бытовой контекст, вне которого невозможно рассматривать целый ряд стихов, относящихся к раннему петербургскому периоду в биографии Пушкина
