Новые байки со «скорой», или Козлы и хроники - [74]

— Немая сцена: не ждали, называется! — от души расхохотался Ромка, глянув на ошарашенную Михину физиономию. — Извини, конечно, но нельзя ли выражение на фасаде попроще организовать?

— Перебьешься, всё равно тебя здесь нет, ты мираж и фикция, — вяло отмахнулся Миха, пропуская ухмыляющееся сновидение в квартиру. — Вчера ты улетел…

Роман освободился от громоздкой сумки и развел руками:

— А сегодня я вернулся, — усмехнулся он. — Чудак-человек, да чтобы я такую заварушку проворонил!

— Не понял, — протянул Миха, — так, значится, насчет переворота — правда? — Роман кивнул. — Стало быть, из-за этого переворота ты и возвратился? — Роман опять кивнул. — И как же тебя сразу из аэропорта в дурдом-то с исключительными почестями не определили, возвращенец?

— Слушайте, мне кто-нибудь чего-нибудь сегодня объяснит? — Диана выскреблась из комнаты, на ходу завязывая поясок халата.

Роман пожал плечами.

— А я-то в простоте душевной полагал, будто вы мне растолкуете, что к чему и почему. — Ромка улыбнулся. — Кстати, спящая красавица, ты неотразима. Честно-честно, если бы посмел — ни за что б не удержался!

— Ох, ну и ни фига ж себе неделька началась! — Диана потянулась. — Врешь ты всё, но при случае проверим, а сейчас и без тебя голова раскалывается. Ромочка, короче, чего такого жуткого стряслось, что тебе в любви при живом-то муже объясняться вздумалось?

— Я как бы не заметил. — Миха основательно зевнул. — Ну так что — в самом деле всё настолько скверно? В одной отдельно взятой за задницу стране очередной козлец света объявили?

— Черт знает, — опять пожал плечами Ромка, — западники спозаранку по всем каналам гонят: Горбачева «по состоянию здоровья» то ли отстранили, то ли заодно еще и пристрелили, вояки с коммуняками вместо с добрым утром чрезвычайное положение ввели, в Москве — танки, что будет — непонятно…

— Но здорово, — мрачновато заключила Дина, — но если в нашей гребаной ядерной стране в самом деле что-то будет…

— Ну, что-нибудь непременно будет, — обнадежил Миха, — неспроста же я вчера полночи пятый угол по квартире шарил… — Миха хмыкнул. — Ладно, чего гадать: упремся — разберемся, в крайнем случае — напьемся.

— Я подозреваю, что напиться мы в любом случае напьемся, — серьезно возразила Дина, — но хотелось бы сначала протрезветь, а заодно позавтракать, — резонно заметила она.

— К тому же всё равно мы первый акт этого мероприятия прошляпили, — согласился Миха. — Нет, ну это ж надо — даже к концу света выспаться не дали! — горестно пожаловался он.

Роман развел руками, выражая соболезнования.

Было далеко за полдень. А кое-где было очень далеко. В Ленинграде и Москве миновало четырнадцать часов, в Саратове — пятнадцать, в Свердловске — шестнадцать, в Омске и Новосибирске восемнадцать, в Красноярске и Иркутске — девятнадцать, где-то — двадцать, в Магадане — двадцать два, к Петропавловску-Камчатскому приближалась полночь.

За это время заявление новоявленного советского руководства обошло страну от Москвы до самых до окраин.

«В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР… руководствуясь жизненно важными интересами народа, идя навстречу требованиям широких слоев населения… ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР… образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП СССР) в составе: Крючков В. А. — председатель КГБ СССР, Павлов В. С. — премьер-министр СССР, Пуго Б. К. — министр внутренних дел СССР, Стародубцев В. А. — председатель Крестьянского союза СССР, Язов Д. Т. — министр обороны СССР, Янаев Г. И. — и. о. Президента СССР…»

Неважно, что это было стилистически недостоверно. В столицах, спозаранку взбаламученных до дна, внеочередные судьбоносные решения прочитывались как судьбопоносные, а тем временем исторический, будто истерический, момент волнами расползался по бескрайним просторам нашей непонятной Родины, спотыкался о часовые пояса, на периферии затухал, и ничего особенного там не происходило.

В Поволжье благополучно заканчивался рядовой рабочий день, за Уралом тихо вечерело, на Сибирь накатывались сумерки, дальше на востоке начиналась ночь; в посконной российской глубине времени не было в помине, а на азиатских национальных окраинах по-русски понимали через раз и, как счастливые, часов не наблюдали.

А в Москве с утра пораньше танки гусеницами кромсали и корежили асфальт. По городу, как вши, расползались бронетранспортеры и грузовики с солдатами. Спецназ стягивался к центру, военные по-ленински брали под контроль «почту, телеграф, телефон, мосты — в первую голову». С утра пораньше Центральное телевидение загрузило, словно замутило, эфир «Лебединым озером», раз за разом прерывая трансляцию, чтобы повторить «Заявление» гэкачепистов, которое посреди танца маленьких лебедей звучало архи как пикантно.

Впрочем, любителей балета было мало. С самого утра «широкие слои народонаселения» собирались у белого здания Дома Советов Российской Федерации, кучковались возле Моссовета, скапливались на Манежной площади. Народу прибывало, вровень прибывало слухов. Слухи питались слухами, подкреплялись, подтверждались слухами, обрастали слухами и превращались в факты. Прошел слух, что в полдень на Манежной состоится митинг; по слухам, пресс-служба Президента РСФСР объявила этот слух «чистейшей провокацией» — но «провокация» определенно удалась, митинг состоялся.