Новоземельские рассказы - [17]

Сани буквально ехали по яичному студню. Собаки и медведь грызли яйца вместе со скорлупой. Белька на ходу умудрился проглотить кайру прямо с перьями.

Они натянули палатку, починили ящики и долго лежали перед сном на оленьих шкурах, слушая рассказы отца о Большой земле. Медведь позвякивал цепью, привязанный к саням снаружи, а собаки, наевшись до отвала, крепко спали.

Едва забрезжил рассвет, все, даже Нюшка, были на ногах. Наскоро позавтракав, принялись за дело. Сначала собирали яйца вокруг палатки. Нюшка и мать носили, а отец укладывал в ящики. К обеду успели наполнить четыре ящика, а все еще вблизи оставалось много яиц. К вечеру заколотили еще шесть ящиков.

Три дня работали без устали. Отец рассчитывал, что если они сдадут Севморпути только двадцать пять ящиков, то и тогда заработают около тысячи рублей.

— Это, Нюшка, деньги твои... На книжку положим: подрастешь, поедешь в Москву учиться, там тебе пригодятся...

Нюшка плохо еще понимала значение денег, но о Москве слышала, видела ее даже во сне. Это наподобие Кармакул, где она однажды побывала. Но в Кармакулах четыре дома, а в Москве — Петунька сказывал — больше сотни наберется. Нюшка не поверила ни ему, ни отцу, который тогда сказал: «тысячи домов в Москве!» Это не укладывалось в ее голове. «Сто» — ей казалось бесконечно много. А тысяча, это — отец говорил — десять раз по сто. Как же это так много домов в одном месте?! Как там, должно быть, тесно. От собак, наверное, прохода нет. И где взять столько людей, чтобы дома не пустовали?

На следующее утро они спустились на покрытую галькой отмель. Узкой полосой протянулся здесь до самого припая торосистый перешеек. Между торосами стояли лужи. Крайние льдины качались всякий раз, как по ним ударяли волны. Ясно, что ледяной мост может поплыть каждую минуту. Тогда им придется долго, может быть, месяцы, сидеть на острове.

Семен обернулся к ехавшей сзади жене. Лицо его было бело, и голос звучал строго и торжественно:

— Варвара Тимофеевна, — сказал он, — промедлили мы... Тут, сама видишь. Как бы ни пришлось, держись за сани. Не кидай... Все сбрось в воду, ни за что не цепляйся, только саней не пускай... Собаки запутаются, постромки отрежешь. Нож приготовь!

Он тронул Бельку. Скрипя пошли сани. Отец крепко держал Нюшку и все оборачивался. Собаки осторожно следовали за ними. Лед под ногами колебался, из невидимых трещин хлынула вода. Но ближе к середине ледяной перешеек стал крепчать. Семен уже радовался спасению, как вдруг сзади донесся истошный крик:

— Ой, батюшки, тону!

Кто это? Неужели мать кричит таким страшным голосом?!

Нюшка рванулась, но отец пригвоздил ее к месту.

— Сиди! Не твое дело!

Мать в воде. Собаки барахтаются в ледяной каше. Саней не видно. Вой, визг, крики...

— Что бы ни было, держись за сани, — крикнул отец и бросился выручать мать.

Нюшка видела, как тонули собаки, как захлебывалась мать. Она что-то кричала тонким голоском и не знала, что кричать. Порывалась бежать зачем-то к воде. Все было как в тумане. Вот отец протягивает матери хорей.

— Берись, — кричит он, — хватай! Не робей...

Вдруг он заревел.

— Режь постромки, режь!

Схватил винтовку, приложился, выстрелил. Собаки, значит, запутались. Жемчуг кусает повисших на нем собак. Вот... Только три морды. У Жемчуга пасть в крови...

— Мамочка, маманичка, ой боюсь! — кричит Нюшка, и рыдания душат ее.

Мать тянется к хорею. Она то погружается в воду, то высовывается... Вот она ухватилась за хорей. Отец тянет, ближе, ближе. Вдруг треск, торос откалывается, переворачивается... Что, что произошло?! Отец в воде, рядом с матерью. Он взмахнул рукой. Сверкнул нож... Что-то лохматое выпрыгнуло из воды. Жемчуг! Он воет, лает и отряхивается.

Не сознавая, что делает, Нюшка кинулась к родителям. Отец бьет свободной рукой по воде... у матери закрыты глаза.

— Отойди от края! — кричит отец Нюшке, а сам погружается. — Сорвешься!..

Нюшка ничего не соображает. Там, в воде... отец, мать... Она рванулась к ним... Холодная вода охватила ее маленькое, худенькое тельце. Сдавило грудь... В голове шумы, в глазах круги, искры и пятна... Ничего больше нет. Нюшка теряет сознание...

Потом вдруг откуда-то выплывает чувство, что она, Нюшка, существует. Вот ее руки, ноги. В голове, точно молоты бьют, звон стоит. Отец и мать тонут. Она должна что-то сделать. Девочка вскрикивает и открывает глаза...

...Родные лица отца и матери над нею. Отец улыбается и смешно топорщатся его усы. Лицо матери в слезах, но на нем, как северное сияние после бури, уже бродит улыбка.

— Очнулась, дочка? — ласково шепчут они в один голос. Звуки доходят издалека. Нюшке кажется, что привиделся дурной сон... Они ведь никуда не ездили, не тонули. Все это было во сне... Она ласково гладит голову матери и лицо отца. Но как тяжелы ее руки.

Что-то белое, лохматое мягко подходит к ее постели. Кто-то лижет лицо, а мать плачет, плачет и улыбается.

— Да ведь это Белька! — вскрикивает девочка и хочет повернуться к нему, но не может — сил нет...

— Лежи, лежи, дочка, — строго говорит отец. — Не ворочайся пока. Лучше вот бульону выпей... Я парочку гусей промыслил...