Новозеландский дождь - [26]

Я с трудом поднялась, закрыла за собой дверь, сбросила свои вещи, затолкала в шкаф и залезла под одеяло. Меня трясло – я вспоминала нашу ночь… когда он признался мне…

Я проплакала полночи, а наутро честно старалась радоваться подаркам и поздравлениям. Надеюсь, родители не обратили внимание на огромные мешки под моими глазами. Или, сделали вид, что не заметили, за что я им очень благодарна. Рождество же, выпадавшее на этот же день, мы собирались отметить тихо вечером… Весь день я, наша семья и мои друзья и знакомые, в том числе Ли и Этан, провели вроде бы весело, в шутках, конкурсах и развлечениях… я честно старалась делать вид, что мне весело и все такое… но подсознание будто спрашивало: где он? Где же он? Он же мог быть сегодня рядом, он мог остаться…

Но никто не заговаривал о нем, словно никакой такой истории и не случалось. До тех пор, пока моя одноклассница Джули намеренно не спросила, мол, где же твой выдуманный ди-джейчик?

Честно сказать, после этих слов меня просто прорвало. Мне даже было страшно. Не только больно. Я чувствовала, что умираю и разрываюсь изнутри. Я не знаю, зачем она это сделала… все смотрели на меня с интересом, никому не приходило в голову, что это мог быть конец… конец. Конец всему. Я больше так не могла.

Конечно, это все очень глупо звучит. Но я ничего не могу с собой поделать.

Конец декабря

До самого Нового Года я просидела в одиночной палате в той самой больнице в Уэстпарке. Не хотелось даже вспоминать, что там был… он. Это была одна из самых страшных недель в моей жизни. Я сидела в выкрашенной белой краской небольшой палате, у меня была всего лишь пара книг, читать которые нам задали в школе. Ко мне приходили, приносили мне еду, водили в туалет и спрашивали: как я? О чем я думаю? Чего бы мне хотелось? Что я буду делать завтра? И так далее. Мне кажется, никому из этих чертовых врачей не было до меня дела. Я не знаю, что им сказали, когда я поступила в больницу, но никто не воспринимал меня всерьез. Конечно, маленькая девочка, первая любовь, безответность и тому подобное… нет. Я испытала настоящую любовь. Я была бы счастлива. Все дело было только в одном: ее было недостаточно. Получила дозу – а потом наступила ломка. Я люблю тебя…

На Новый год меня отпустили домой, но даже Алекс уже смотрел на меня с опаской. Родителям, кажется, было немного неловко перед родственниками за то, какой я стала. Глупости. Хотя мне уже все равно.

Январь

Январь так же прошел в Уэстпарке… правда, я уже не сидела в палате-одиночке. Я была с Верой – той девочкой, с которой познакомилась в прошлом году. Ей исполнилось четырнадцать лет. Она такая маленькая, но у нее уже такое горе… у Веры почти нет никаких улучшений, и поэтому нас поселили вместе – вдвоем выкарабкиваться должно быть легче. Вера сразу вспомнила меня. Она поняла меня. Поняла мою боль. И рассказала мне о своей.

Они дружили с Францем с самого детства. Он был старше ее на шесть лет, но это им не мешало. Когда Вера была еще совсем маленькой, Франц, вместо того, чтобы носиться с мальчишками, возился с ней. Когда Вера пошла в школу, Франц уже учился в средней школе – в седьмом классе. Он был другом Вериной семьи, можно сказать, что они с Верой были как брат и сестра, но вскоре все изменилось… в шестнадцать Франц уехал в колледж, а в семнадцать вернулся и не узнал Веру. Ей было одиннадцать с половиной, но она сильно изменилась. Они полюбили друг друга – примерно так же, как мы с Ларсом. Ничего пошлого. Первая, настоящая, нежная любовь… шло время. В прошлом году, в июле, двадцатого числа, друзья Франца устроили вечеринку в честь его дня рождения. Францу исполнилось девятнадцать, ему подарили мотоцикл. Праздник должен был проходить за городом. Веру и ее сестру туда привезли родители, а сам Франц собирался приехать на новом мотоцикле. Он не приехал…

Вера пробовала резать вены – после того, как после похорон пришло то ужасное сознание. Сознание того, что уже ничего не вернуть. Не изменить. Так она и попала в Уэстпарк.

Я не думала о том пути, который выбрала Вера – зачем умирать? Все это очень глупо. Я не хочу, чтобы мои родители плакали, чтобы моему классному руководителю было стыдно… чтобы это показывали по телевизору, что вот, фанатку сбил знаменитый ди-джей, а потом она кончает с жизнью.

И потом… самое главное: я не хотела этого делать потому, что где-то в глубине души у меня оставалась надежда. Призрачная, совсем невесомая. Но я верила. Я не могла сдаться просто так, не могла превратить в пыль все то, что было. Я должна была бороться. Но у меня совершенно не было никаких сил на это.

Февраль

В феврале мои врачи решили, что меня нужно вытаскивать назад в мир земной и отправили в пансионат в окрестностях Инверкаргилла. Честно говоря, мне там очень понравилось. Мы ночевали под открытым небом, варили еду на костре и купались в прохладном море. Правда, я все время переживала за Веру –в неприветливой клинике Уэстпарка она стала единственным человеком, который был мне близок. Но Инвер превзошел мои ожидания. В основном, в пансионате жили ребята-инвалиды. Были те, кто ездил на инвалидных колясках. У кого-то не было руки. Кто-то родился слепым, глухим, немым… глядя на этих ребят, на какое-то время я понимала: все это зря. Я страдаю от любви, но я здорова. У меня все есть… а у них нет. И все равно они счастливы. Например, с нами был слепой парень, Макс. Он был уже взрослый, восемнадцать лет. К нему приезжала девушка, и в те моменты, когда ему это говорили при всех, я все-таки ненавидела весь мир вокруг. Даже его любили. Только я страдала.