Новость - [20]

Шрифт
Интервал

Рия между тем села за столик. Она помешивает свой кофе и ждет. Может, было бы лучше подхватить нить разговора, взяв за отправную точку слова, дважды повторенные Домелем? Это, пожалуй, и вправду развязало бы ему язык. Но нет, пусть уж подергается. Похоже, он того заслужил, и эта неприятная минута, вероятней всего, станет для него единственной карой за содеянное. Рия — воробей стреляный, ее на мякине не проведешь.

Так вот, значит, мямлит Домель, я что хотел сказать…

И эта фраза звучит маловыразительно. В интересах благополучного функционирования кафе Рия решает выручить Домеля. Она готовится встать, приподнимается, демонстративно проветривает свои округлости. Что ж, чтоб завладеть ее вниманием, Домелю поневоле приходится проявить решительность, не то не исповедаться ему в своем грехопадении.

Был, понимаешь, вчера на той стороне, веско говорит Домель. И для пущей важности делает паузу. Рия предоставляет стулу еще один шанс, она вновь отягощает его всей своей мощной женственностью. Рия сидит, приготовилась слушать. Она заинтригована: действительно, тут что-то нечисто.

В городе? — с трагическим интересом спрашивает Рия.

Да, говорит Домель, в энергоснабе. Я начальнику прямо так откровенно и заявил: если, мол, вам так уж приспичило закрыть наш участок, тогда ищите мне другую работу. Мы тут в конце концов не абы кто и не абы где, у нас и права, говорю, есть, и тебе, мол, коллега, по штату полагалось бы это и знать.

Молодец, хвалит Рия, умыл парня.

Умыл-то умыл, продолжает Домель, да зря, видно. Сначала он, понимаешь, начал читать мне лекцию про рационализацию и что, мол, мелкие предприятия, какие по поселкам разбросаны, выгодней закрыть из-за их нерентабельности, а сеть подключить к центральной системе, а я сижу и в уме так соображаю: что это он соловушкой распелся? Это ж и детям малым ясно, что так оно действительно выгодней. Может, думаю, хочет мне зубы заговорить, а потом ерунду какую-нибудь и подсунуть? Но нет, оказывается, — лекцию свою закончил, открывает одну за другой две папки и говорит: мы тут для вас, коллега Домель, приготовили пару предложений.

Ух ты! — без особого удивления восклицает Рия.

Да, говорит Домель, одно — место завхоза тут, рядом, в какой-то стройконторе. Заработок не ниже нынешнего, должность нехлопотная, как раз то, что мне надо. Но эту папку он сразу захлопнул и на край стола отодвинул. Другую оставил открытой лежать, мало того — ко мне бочком этак подвинул. Это чтоб я все прочесть мог, но я читать не стал, потому что и так уже про себя решил: пойду завхозом. Давно мечтал. Терять я, в мои-то годы, ничего, собственно, не теряю, да и близко все-таки, вообще рукой подать — на мопеде полегоньку докатить можно…

Ну а со вторым что? — перебивает его Рия.

Да чепуха какая-то с измерением, управлением и прочей всякой автоматикой, сам черт голову сломит, не то чтобы нам с тобой да и вообще любому нормальному человеку разобраться, тут сначала курсы проходить надо. Ну ладно, заработок, положим, чуть выше станет, да что мне — сейчас не хватает, что ли? На пиво и на пару-другую рюмок пшеничной ни у кого еще, слава богу, не занимал, а лишнего мне, в моем-то возрасте, и не надо, верно ведь?

Не в бровь, а в глаз, подтверждает Рия. И по лицу Домеля видно, что он не догадывается, что, собственно, она имеет в виду. Но ему еще придется задуматься на этот счет.

Пока же его беспокоит совсем другое. Из карьера на все той же бешеной скорости, хотя благодаря грузу и не так адски, как прежде, громыхая, возвращается самосвал. Звенят на стойке бокалы и пивные кружки. Домель вместе со стулом двигается спиной к окну. Оно и понятно: такая помеха ему совсем некстати.

Нашему ли брату автоматикой ворочать. Сама посуди: войну пережили, и после лиха хватало, сколько раз волчком крутиться приходилось и все с нуля начинать. Надо ж когда-нибудь и отдохнуть немного. Так что пусть уж без нас разбираются.

Я тебе еще рюмочку принесу, говорит Рия. И сама выпью. За новое место. Или ты еще не решил?

С чего ты взяла? — чуть ли не обижается Домель. Съездить туда, правда, еще разок придется — время мне, понимаешь, дали, ну вроде как на обдумывание, что ли. Хотя я сразу сказал: что вам, коллега, попусту на командировочные тратиться? Дело решенное, да и кошелек у вас не такой уж тугой. А он: на это раскошелиться можем, не переживайте!

Ну понятно, соглашается Рия, так уж заведено. Ни пуха тебе, ни пера! Тебе того же, вторит ей Домель. Пьет и судорожно поводит плечами. Эх-ма, как бы сожалеет Домель, сегодня надо будет форму соблюсти.

Ага! — подтверждает Рия. И, видно, начинает смекать, какого рода болячка мучит Домеля.

Видишь ли, начинает свое оправдание Домель, получилось так: забрал я, значит, командировочные и решил напротив в ресторан заглянуть, в Дом ремесленника. Знаешь небось. Ничего, приличное заведение, пол паркетом выстлан, в полстены — кафель, в умывальной не полотенца, а эти — сушилки, чего только люди не выдумают при желании, да? Ну да ладно, в общем, заказываю кружку пива, потом еще одну, пью, а сам думаю: день, друг мой Домель, прошел на уровне, до поезда еще уйма времени, место у тебя, считай, в кармане, можешь, значит, малость и расслабиться. Тут появляется Бенно. Его ты тоже знаешь. Должна помнить: он был тут у нас лет десять — двенадцать назад. На вознесенье, а может на троицу, мы с ним еще майское дерево вместе выкорчевывали. Да помнишь, конечно! Артист еще тот, и вообще славный малый! В свое время после войны мы с ним по селам походили о-о-ой сколько. С сумой промышляли. За пропитанием. Бенно в основном женщин да девиц раздобрить старался, причем действовал все больше юмором — шутками да прибаутками, и устоять перед ним было просто невозможно. А то, знаешь, смурными, бывало, прикинутся, и поди тогда что выпроси, а он их доведет до смеха, они, гляди, и расщедрились. Потом он снова в город подался, да ему там и самое место. Мы как-то потеряли друг друга из виду, ну ты знаешь, как это бывает: раз в год открытку на праздник какой-нибудь пошлешь, вот и вся связь. И тут такая встреча! Дружище, говорю, садись выпей со мной коньячку, я тут, говорю, торжество небольшое справляю, и с кем мне разделить свою радость, как не с тобой. И Бенно садится, но так, знаешь, на краешек стула, будто геморроем, бедный, страдает, мнется что-то, пьет так, как будто пожар в желудке заливает, а разговаривает, точно отстреливается. Посмотрел я на него, посмотрел и говорю: что-то неладное с тобой, Бенно, творится, или ты не рад, что меня встретил, так скажи прямо, не обижусь. Ну тогда он мне все честно-откровенно так и объясняет: о чем, мол, может быть речь, конечно же рад и с огромным удовольствием посидел бы, поболтал бы после стольких лет разлуки о днях минувших, да вот загвоздка: у него вроде как обязательство есть. Коллеги по работе решили кое-что «отметить», стихийно, мол, так сорганизовались, а в ресторан он зашел, чтобы прикупить что-нибудь, тут можно, мол, — если, конечно, связи есть, а у него они как раз есть, вот его и отрядили. Неловко как-то друзей подводить. Может, спрашивает, я к нему присоединюсь, праздник празднику-то не помеха.


Еще от автора Иоахим Новотный
Избранная проза

В однотомник избранной прозы одного из крупных писателей ГДР, мастера короткого жанра Иоахима Новотного включены рассказы и повести, написанные за последние 10—15 лет. В них автор рассказывает о проблемах ГДР сегодняшнего дня. Однако прошлое по-прежнему играет важную роль в жизни героев Новотного, поэтому тема минувшей войны звучит в большинстве его произведений.


Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Ганская новелла

В сборник вошли рассказы молодых прозаиков Ганы, написанные в последние двадцать лет, в которых изображено противоречивое, порой полное недостатков африканское общество наших дней.


Незабудки

Йожеф Лендел (1896–1975) — известный венгерский писатель, один из основателей Венгерской коммунистической партии, активный участник пролетарской революции 1919 года.После поражения Венгерской Советской Республики эмигрировал в Австрию, затем в Берлин, в 1930 году переехал в Москву.В 1938 году по ложному обвинению был арестован. Реабилитирован в 1955 году. Пройдя через все ужасы тюремного и лагерного существования, перенеся невзгоды долгих лет ссылки, Йожеф Лендел сохранил неколебимую веру в коммунистические идеалы, любовь к нашей стране и советскому народу.Рассказы сборника переносят читателя на Крайний Север и в сибирскую тайгу, вскрывают разнообразные грани человеческого характера, проявляющиеся в экстремальных условиях.


Легенда Горы

В настоящий сборник произведений известного турецкого писателя Яшара Кемаля включена повесть «Легенда Горы», написанная по фольклорным мотивам. В истории любви гордого и смелого горца Ахмеда и дочери паши Гульбахар автор иносказательно затрагивает важнейшие проблемы, волнующие сегодня его родину.Несколько рассказов представляют разные стороны таланта Я. Кемаля.


Красные петунии

Книга составлена из рассказов 70-х годов и показывает, какие изменении претерпела настроенность черной Америки в это сложное для нее десятилетие. Скупо, но выразительно описана здесь целая галерея женских характеров.