Новому человеку — новая смерть? Похоронная культура раннего СССР - [19]

Начавшись в 1917 году при внимательном наблюдении и большом интересе со стороны нового государства, трансформации похоронной культуры раннесоветского периода происходили при постепенно ослабевающем интересе и отходе государства от регулирования этой сферы. Новое понимание человека и общества привело к обессмысливанию смерти не только как личного, но и коллективно переживаемого события, попытки же найти новые смыслы («память потомков») оказались успешными лишь частично.

В раннесоветском обществе единственным способом адаптивного переживания смерти стало ее отрицание (например, через вытеснение частной смерти и связанной с ней семантики из общественных пространств или такими радикальными способами, как суицид), в том числе отрицание, которое парадоксальным образом было реализовано через концепт символического бессмертия («жизнь в памяти потомков»). Новая мортальная рамка постепенно свела на нет вопрос о том, каковы должны быть «хорошие» практики обращения с мертвыми телами, — вопрос, который так волновал умы советских идеологов, публицистов, сельских и рабочих корреспондентов еще в начале 1920-х годов. В последующих главах этой книги будут рассмотрены утопические проекты реформирования похоронной культуры, представлявшиеся значимыми в момент прихода к власти большевиков, а также будет показано, как к середине 1930-х годов каждый из них постепенно потерял свое значение для государства и полностью растворился в новых реалиях эпохи зрелого сталинизма.

Глава 1 Похоронный футуризм: похороны протестные, революционные и статусные

Когда мой муж узнал, что я изучаю советскую похоронную культуру, он ненадолго замолчал, а потом сказал: «Ты знаешь, я очень хорошо помню, как умер Брежнев. Нас отпустили из школы, я сидел дома и смотрел трансляцию похорон по телевизору. Помню, как несли гроб, начали опускать его в могилу, а потом с жутким грохотом уронили его. И всё загудело... Все сирены и гудки, которые были в стране, — все начали гудеть». Хотя представление о том, что гроб с телом Брежнева при похоронах уронили, по всей видимости, можно отнести к области фольклора, его широкое распространение свидетельствует о том, насколько запоминающейся стала эта церемония для современников. Действительно, пышные похороны советских вождей — первое, что приходит в голову при разговоре о советской похоронной культуре. Очереди при прощании с Лениным в 1924 году, давка на похоронах Сталина в 1953 году, захоронения в Кремлевской стене, оружейные залпы и заводские гудки — об этом писали в газетах, показывали по телевизору, передавали из уст в уста или, напротив, умалчивали. Советские торжественные похороны, будь то похороны члена ЦК или председателя колхоза, привлекали внимание еще и потому, что они невероятно контрастировали с простыми и минималистичными похоронами простого советского человека.

В этой главе я покажу, что истоки особого церемониала похорон советских «вождей», генетически связанного с общей революционной повесткой России рубежа XX века и процессами конструирования особой большевистской субъективности, лежат в XIX веке. Для этого я прослежу генеалогию практики политизированных публичных похорон в Российской империи до 1917 года, покажу, как развивалась эта практика в послереволюционные годы и каким было отношение к «красным» похоронам.

Революционное движение и практика публичных похорон

Частные похороны в дореволюционной России были строго конфессиональными. В дополнение к описанной во Введении системе похоронного администрирования, в которой важнейшую роль играли религиозные институты, сам способ погребения и обряд также были строго детерминированы конфессиональной принадлежностью умершего. Для лиц православного вероисповедания это означало, что похоронить человека без священника, минуя церковное отпевание, было практически невозможно91_. Обязательным было участие священника в похоронной процессии. Регламентировалось и само устройство похоронной процессии, надписи на траурных венках, внешний вид и одежда умершего92. Другой важнейшей чертой похоронной культуры в дореволюционной России был ее публичный характер. Разделенные на разряды и чины погребения в зависимости от сословной принадлежности и благосостояния умершего, похороны, в какой бы среде они ни происходили, редко когда были частным семейным делом. В крестьянских похоронах вся община оказывалась включена в похоронные ритуалы, помогая семье умершего с приготовлением поминок, уборкой дома, выносом тела и рытьем могилы. В городах торжественная траурная процессия, следовавшая от дома умершего к церкви и на кладбище, становилась заметным общественным явлением. Публичность похорон позволяла близким и родственникам умершего продолжать действовать как представителям своей сословной группы, хоронить человека не только как члена семьи, но и как члена общины или сословия. Количество лошадей, пышность убранства и траурной колесницы свидетельствовали о благосостоянии семьи и том уважении, которое родственники оказывают покойному, заказывая похороны по тому или иному разряду. Однако к середине XIX века становится очевидно: публичные похороны обладают еще одной функцией, актуализирующейся за пределами собственно похоронного обряда и узких сословных групп. Формируется особый, параллельный основному похоронно-поминальному обряду набор практик, посредством которых стали выражаться смыслы, изначально этому обряду не присущие. Речь идет об использовании похоронного обряда как средства политической манифестации.