Новоизобретенная привилегированная краска братьев Дирлинг и Кo - [15]

– - С нами крестная сила! -- проговорила протяжно костлявая беззубая старуха, увидав лицо Хлыщова,-- сроду такого наваждения не привидывала. Испортили голубчика, сейчас вижу, злые люди испортили…

– - Выведешь?

– - Выведу, батюшка, выведу. Отчего не вывести? Только ты вот вели чашечку масла деревянного, да ложечку меду, да четверть фунта ладану росного…

Накупили разных снадобий, по требованию старухи, и она приступила к делу. Но роковая краска, к чести превосходного заведения господ Дирлинг и К®, устояла даже против усилий знахарки!

После долгих пачканий, нашептываний и заговоров старуха наконец покачала задумчиво головой и сказала:

– - Ни-ни, ничто но берет! Видно, уж подождать придется голубчику моему. Оно сойдет, само собой сойдет… Ты вот только потерпи: уж и недолго… дело к зиме… ох, к зиме идет! Знаешь, как первый снежок выпадет, ты первым-то снежком возьми да и умойся: оно сейчас как рукой снимет!

Измученный и взбешенный Хлыщов приказал выгнать глупую старуху, разбранил Мартына и снова упал в подушки своим несчастным зеленым лицом, вытерпевшим в короткое время столько страшных пыток.

Опять тихо и медленно потянулось время. Хлыщов молчал, даже не шевелился, испуская только по временам глубокие вздохи. Он всё думал, что ему делать, как ему быть, и наконец решил, что всего лучше написать письмо к Раструбину и просить отсрочки. Но под каким предлогом? Содержание письма составляло предмет постоянных размышлений его в течение целой ночи. К утру оно было написано и сдано Мартыну с приказанием тотчас отнести. Затем Хлыщов заснул и проспал до двенадцати часов.

– - Мартын! принеси мне чего-нибудь есть! -- были первые слова его при пробуждении.

Он страшно проголодался.

– - Чего прикажете?

– - Бифштексу. А дверь запри и ключ возьми с собой.

Тотчас, как ушел Мартын, в дверь стали сильно стучаться. Хлыщов притаился и лежал ни жив ни мертв; стук продолжался всё громче и настойчивее. Предчувствие не обмануло его: в двери ломился Раструбил.

"Ну, быть беде!" -- подумал Хлыщов.

И действительно, Раструбил поймал Мартына у двери, уличил, по бифштексу, что барин дома, и ворвался в прихожую.

– - Леонард Лукич! Леонард Лукич! -- кричал старик, входя в комнату, где находился Хлыщов.-- Скажите, что с вами сделалось? Шутите вы?

Хлыщов лежал, спрятав голову в подушку, и молчал,

– - Или недовольны вы чем? -- продолжал старик, усаживаясь подле него.-- Скажите откровенно… вы нас перепугали!

Хлыщов молчал.

– - Ну так -- недоволен! Да чем же, ради бога, чем?

– - Ох нет,-- глухо простонал Хлыщов,-- как можно! Я столько обязан.

– - Так что же? Отчего вы вдруг не хотите жениться?

– - Не могу… покуда не могу.

– - Да почему же?

– - Отложите, Степан Матвеич, отложите только. Я болен.

– - Болен? Ну уж нет, плохо верится: а бифштекс?.. Ха-ха-ха! Полно шутить, почтеннейший!

– - Я не шучу…

– - Ну а если нездоровится -- так что ж -- пиявочек! Да что с вами? Что вы лежите и лица не кажете?

Хлыщов молчал.

– - Послушайте,-- сказал старик, начиная терять терпение,-- так не шутят… вы присватались к благородной девушке… дочери благородных родителей, получили согласие, назначена свадьба, родные повещены… и вдруг вы… внаете ли, что так благородные люди не делают, что так шутить честью девицы нельзя, что у ней есть защитники…

Старик горячился, Хлыщов молчал, не оборачиваясь и даже не шевелясь и только испуская по временам глубокие вздохи.

– - Что теперь будут говорить в городе? Ведь уж все знают, что вы жених, завтра назначена свадьба. Что ж вы молчите… Нет, молчаньем не отделаетесь!

– - Не могу,-- простонал Хлыщов.

Долго еще горячился старик, упрекал, грозил. Наконец слезы прошибли его; он переменил тон, стал просить, заклинать именем своих седин, честью дочери…

– - И какая причина могла вас понудить переменить намерение? -- со слезами говорил он.-- Приданого, что ли, мало кажется? Ведь я только шутил, я шутил, Леонард Лукич: ведь дам ей не двести ассигнациями, а шестьдесят пять тысяч серебром. И, кроме того, ей же и дом в Мясницкой… я вам готовил сюрприз…

Хлыщов испустил глубокий, раздирающий стоп.

– - Что ж, женитесь?

– - Не могу.

– - Не могу! не могу! Да почему же не можете? Подумайте, что с ней будет… Я колени перед вами готов преклонить.

Старик рыдал и несвязными, прерывистыми словами продолжал умолять. Хлыщов не мог выносить долее.

– - Да как же я могу, посудите сами, жениться на вашей дочери? -- воскликнул он вдруг, вскочив совершенно неожиданно и показывая ему свое зеленое, лоснящееся, исцарапанное лицо.

Старик остолбенел. Превосходное изобретение господ Дирлинг и К^о, при всех своих несомненных достоинствах, конечно, никогда не производило такого страшного, убийственного эффекта, как в настоящую минуту!

Когда Хлыщов описал старику свое несчастие, сказав, разумеется, что попался совершенно невинно и нечаянно, вместо ускользнувшего приятеля, которому -- что делать, оплошность! -- помогал в интрижке с красильщицей, старик кинулся обнимать его.

– - Так только-то? -- воскликнул он радостно.-- Так вы на нас не сердитесь? и приданым довольны?

– - Я никогда не смел и мечтать о другом счастии, как соединиться узами родства с таким достойным, благородным семейством.