Новое платье Леони - [12]

– Шперва они выхватили ключи от машины у меня иж руки, – продолжил Хусин.

– И они бросили их в кучу металлических опилок, а дробилка-то весь день вчера работала, так что гора была ух какая.

– Ну мы и ражожлились и брошилишь на них. Но шилы были неравные. У них были каштеты, они нас поколотили. Кровищи было, и я жуб потерял к тому же…

– В конце концов мы удрали и закрылись в ангаре. Они ушли, обзывая нас последними словами!

– Говноедами, мудаками, шукиными детьми! Ну у них и лекшикончик! Ну в конце концов мы вышли из ангара и пошли ишкать ключи в куче опилок. Ох, это было почище каторжных работ! Мы ражгребали эти опилки руками, ражгребали ногами, мы их только что не ели, в глажах у нас были опилки и в нождрях, мы едва-едва их нашли!

– И поэтому мы опоздали. Не сердись на нас за это, Стелла, – сказал Бубу.

– Я не сержусь.

– Нет. У тебя на лице написано, сердишься.

– Это не на вас.

– А на кого злишься? На них? Да они мудаки. Видят не дальше своего носа.

– Достало меня все. Хочется все остановить, лечь и не проснуться.

– Это на тебя не похоже.

– Я знаю. Мне не нравится человек, в которого я превращаюсь.

Она вздохнула. Пожала плечами. Взгляд ее упал на Леони.

– Вот мы тут совсем рядом с ней разговариваем, а она не просыпается. Это как-то странно, нет?

– Она измучена, – сказала Амина. – И ты тоже. Иди домой. А мы с парнями тут побудем.

Стелла посмотрела на них. Они участливо склонились к ней, словно желая пощупать ее пульс.

– Я и правда так плохо выгляжу? – спросила она.

– Амина права, – сказал Бубу. – Иди спать. Это больше не повторится, обещаю тебе. Будем бдеть.

Стелла улыбнулась. Бубу обожает книжные слова. «Бдеть» они будут.

– Спасибо. Пойду тогда немного посплю.

– Это не представляется мне излишним, – заключил Бубу, попытавшись улыбнуться ей, но тут же скривился от боли.

Жозефина оглядывала комнату, служившую библиотекой «Миконос Гранд-отеля». Хорошая комната, высокий потолок, полуприкрытые жалюзи, побеленные стены, длинные дубовые полки, на которых стояли оставленные клиентами книги. «Люди все-таки еще читают!» – сказала она себе, вспоминая разговор с издателем буквально сегодня утром. Он разбудил ее на заре. Ему хотелось, чтобы она вновь начала писать, чего она, собственного говоря, ждет? Последняя книга вышла два года назад. Она ответила: «Когда человек счастлив, он не пишет». Он сказал: «Ага, тогда я поговорю с Филиппом, пусть заставит тебя немного пострадать!» – «Нет уж, спасибо, – прошептала она, вспоминая свое недавнее отчаяние, – это слишком болезненно».

Она подняла голову, выискивая книгу для Филиппа. На ней был белый приталенный корсаж, красные брючки по колено и сандалии-абаркасы от Кастель, которые Филипп привез ей из Лондона. Он утверждал, что на Ноттинг-хилл это последний писк моды.

Он видел их на витрине, потом заметил на прохожих, представил их на ножке Жозефины, зашел в магазин. Оглядел их со всех сторон – в фас, сзади, в профиль, выбрал модель, где перед представлял собой полосатую черно-белую ленту, а сзади ногу охватывал тоненький розовый ремешок. Словно для нее созданы! И все это он сделал ради нее.

А потом он встал перед ней на колени. Надел на нее сандалии, застегнул ремешки, погладил ее ноги.

Она зажмурилась от счастья.

«Сложно даже представить, что совсем недавно я погибала с тоски в отеле Лиона в компании Дю Геклена».

Она похудела на шесть кило, изменила прическу: укоротила волосы и сделала челку, стала выглядеть как юная девушка. Ей нравился свой новый облик, свое новое стройное тело, нравилось спрашивать: «Неужели эта девушка – это я», когда ловила ненароком свое отражение в зеркале. Она посылала себе утром в ванной воздушные поцелуи. Ей так обидно и больно было, когда она считала, что теряет Филиппа, что телеса с горя улетучились. Она выглядела тонкой и стройной, ей это очень шло.

Жозефине нравились эти библиотеки в гостиницах, где постояльцы оставляли прочитанные книги. Она воображала, что люди делают это специально, передавая по цепочке то, что им понравилось, но Филипп уверил ее, что это всего лишь затем, чтобы не занимать место в чемодане.

День был жаркий и ветреный. Середина мая. Синее небо прочерчено тонкими перистыми облаками и линиями электропередач. Такое впечатление, что на Миконосе выращивают провода на бетонных столбах. Они пышными букетами цветут везде – на дорогах, в деревнях, на перекрестках, даже на пляжах.

Они целыми днями сидели на море. Зонтики хлопали на ветру, их едва не уносило в небо, но Жозефину и Филиппа это не волновало. Они читали, плавали, порой целовались. Она изо всех сил думала: вот оно какое, счастье, и вновь погружалась в чтение книги «Воспоминания профессионального злодея» Джорджа Сандерса.

Она кашлянула и прочла вслух:

– «Моя злобность была нового толка. Я был омерзителен, но ни в коем случае не груб. Такой аристократичный мерзавец. Если по сценарию от меня требовалось убить или, скажем, искалечить кого-то, я делал это максимально изящно, я бы даже сказал, сообразно правилам хорошего тона. Я был тем типом негодяя, который терпеть не может пачкать одежду кровью не потому, что это потом может меня выдать, а просто мне нравилось быть в чистой одежде».