Новобранцы - [48]

Наталья Сергеевна бесцеремонно протолкалась к лейтенанту. Он ее выслушал и, взяв под руку, увел куда-то по коридору.

— Да-а, — вздохнул Федор Федорович, — вон как! С орденом, опытом и…

Он грустно покачал головой и погрузился в чтение. Я заглянул на обложку. Это оказался русско-немецкий словарь.

Наталья Сергеевна ушла и как провалилась. Мы уселись на подоконник. Призывники голышом, прикрываясь руками, пробегали по холодному коридору, топая пятками и приговаривая: «Ух! Ух! Ух!», исчезали то в одной двери, то в другой. А кто стремился на прием к военному комиссару, несолоно хлебавши (Федор Федорович в том числе)) отправлялись по домам.

Наконец появилась Наталья Сергеевна и показала нам бумажку — квитанцию:

— Скоро колечко станет снарядом или ящиком снарядов! Я совсем не кровожадная старушенция, но если эти снаряды подобьют один танк или поразят хоть двух гитлеровцев, я буду довольна!

Кое-как, против ветра, доползли до Пушкинской площади. У витрины «Известий» перёд картой стояли люди. Красная линия, обозначавшая наш фронт, прогибалась жуткими углами к самой Москве с юга, запада и севера.

— Глядеть страшно, — сказал Женька.

— Ничего, мальчики, — вздохнула Наталья Сергеевна, — я не генерал, не командующий, но знаю — народ победить нельзя!

Шла вторая половина ноября. Немцы взяли Калинин, Истру, Яхрому, Солнечногорск, Венев, Богородицк, Михайлов. На Северо-Западном направлении им оставалось до столицы тридцать километров.

Глава четвертая Время больших надежд

1

Прибираем с Женькой в мрачной пыльной дворницкой, греемся махорочным дымом и на все корки ругаем управдомшу.

Клавдия Семеновна, всегда раскрашенная, как афиша, уговорила временно поработать дворниками, наобещала золотые горы: полушубки, рабочие карточки, а поднесла кукиш с маком. Оформила обоих на полставки. Получилось, что вкалываем мы вдвоем и в кочегарке, и на уборке улицы, а благ нам как полдворнику. Мало того, грозит, если рыпнемся «дезертировать с производства», упечет в трибунал.

Подмели сор, сидим на верстаке, горюем, вдруг вваливаются Илья и Сережка Тютя в материном пальто и валенках.

— Ребята! Победа! Ура!

— Какая победа? Где победа?

— Сообщение Совинформбюро — «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы»!

Ну и отплясывали мы на радостях — дворницкая ходуном ходила.

Вскоре Сережка достал где-то карту европейской части СССР. Мы ее подклеили, повесили на пыльную стену. Каждый вечер собираемся, отмечаем обстановку на фронте.

Холодно, голодно, а настроение праздничное. Красная Армия наступает. Здорово получил Гитлер под Москвой: вместо парада вышел немцам драп-марш.

Илюха вспоминает скуластого капрала, говорит:

— Хотел бы я видеть его фашистскую рожу, небось скосоротился, аж зубы раскрошились!

Дни идут. Красная Армия громит немецкие дивизии. Мы верим, что победа близка, конец войны не за горами.

Минул декабрь. Наступил январь сорок второго. Морозы убийственные, под сорок. Люди бегут на работу утром, вздыбив воротники и обвязавшись шарфами. Чуть зазеваешься, щеки или нос так и ошпарит, будто крутым кипятком. Изо рта пар, как из самовара. Одежка, не успеешь из дому выйти, сразу дубенеет. Да и в комнате не юг. На стеклах изнутри наросло на палец льду. Спим одетые.

Мы с Женькой мерзнем зверски, но радуемся, что мороз помогает нашим войскам. Василий Иванович Ионов, сосед Тетюхиных, как-то подслушал наши восторги и сказал: «Глупый народ! Мороз никому не союзник, он и немцев гробит, и наших бойцов — не выбирает!»

Мы зовем Ионова кладовщиком. Он носит одну шпалу, капитан, и служит где-то интендантом. Мы его тихонько презираем, хотя дотошная Анна Степановна откуда-то вызнала, что он и на фронте побывал и был ранен. Длинный, мосластый, узкоплечий Ионов совсем не походил на военного. И еще была у него особенность — имел как бы два лица. Одно — вежливо-унылое, а другое — суровое, беспощадное. Это беспощадное выражение проступало, когда капитан задумывался. Пригреется у печурки, смотрит в огонь, покашливая, скулы каменеют, большой рот делается злым, глаза свинцовые. Жутковатое в нем что-то жило.

Сережка Тютя за Ионова заступался, говорил, что он очень хороший человек, не курит, не пьет и смирный. Сережка, как попка, материны слова повторял. Анна Степановна интенданта обстирывала, а когда он ночевал дома, готовила ему, и уж обязательно вечером нас зазовет на чай.

Раз Илюха, я, Женька и Сережка играли у Тетюхиных в подкидного. Кладовщик сидел на любимом своем месте у железной печки, подбрасывал щепочки, кашлял.

Мы шлепали пухлыми картами и обсуждали последние события. А они были важные. 26 государств подписали декларацию о сотрудничестве в войне против фашистской Германии. Присоединились к антигитлеровской коалиции Англия и США.

Тютя с Ильей говорили, что теперь дела пойдут «на курьерских», такой силищи Гитлеру не выдержать. Женька был настроен мрачно:

— Когда немецкие танки лезли через канал Москва-Волга, что-то ни Америка, ни Англия в друзья-помощники записываться не спешили!

Василий Иванович посмотрел на Женьку, ухмыльнулся.

— У них политика, парень… Тит, иди молотить! Спина болит! Тит, иди кашу есть! А где моя большая ложка?!