Новгородская вольница - [76]

– Да это кровь! – отвечал Чурчила, рассмотрев поданное питье, и отстранил от себя сосуд.

– Меньшой брат мой, Семен, сказывал мне про тебя, что ты отважен, а ты, я вижу, что баба трусливая, не решаешься отведать этого составца. Он для тебя нарочно приготовлен. Это не кровь, а молоко бешеной волчицы с корнем той осины, на которой удавился Иуда, – заметил старик, снова подавая Чурчиле сосуд.

– Что это, еще, что ли, испытание? – воскликнул Чурчила. – Только я его не хочу выдерживать, – и опять отпихнул сосуд так, что часть жидкости пролилась на пол.

– Выпей же! – произнес грозно старик и подал сосуд прямо под нос Чурчилы.

Чурчила вспыхнул и, выхватив сосуд, бросил его на пол. Часть жидкости попала на одежду хозяина, зашипела и прожгла ее. Одежда задымилась.

– А! Ты хотел меня зельем опоить, прислужник сатаны! – крикнул Чурчила. – Я разгадал твое гаданье, разгадай ты теперь мое: долго ли тебе осталось жить?

Он схватился за меч.

Старик молча погрозил ему и таинственно указал видневшиеся в избе полати, на которых что-то копошилось.

Чурчила взглянул пристальнее и увидел петуха, вытягивавшего шею и машущего крыльями. Петух издал истошный крик.

– Не более двух раз могу я слышать его пение, – проговорил старик. – Держи, я дам тебе клык черного быка с красным ухом. Он выдержан в крови летучей мыши, и им можно заклясть любого врага, а самому спастись от притязаний нечистой силы; держи его при себе, а мне дай меч свой. Только остер ли он и гладко ли лезвие его?

– Если хочешь, подставь шею, я попробую на ней, но иначе я не отдам своего меча…

– Я вылощу его еще острей и глаже, и ты на нем прочтешь все, что желаешь знать…

Старик замолчал, пытливо глядя на Чурчилу.

Тот тоже молчал.

Петух пропел в другой раз.

– Чу, второй раз! Третьего крика я не перенесу и прощусь с тобой, – отшатнулся от Чурчилы старик. – А я бы мог поведать тебе многое о переменах в Новгороде… о Настасье.

Старик остановился, взглянув на Чурчилу исподлобья.

– Говори, говори, старичок, возьми меч мой, – стал вдруг упрашивать его тот и отдал меч.

Жадно схватил его старик и вдруг крикнул далеко не старческим голосом:

– А, ненавистный человек, наконец-то, ты в моих руках!.. Теперь-то я досыта, нет, – ненасытно начну пить кровь твою!

Он бросился на Чурчилу.

Юноша не растерялся и схватил его за бороду. Борода осталась в его руках. Меч просек ему плечо, но разгоряченный юноша только встряхнулся и схватил своего соперника за горло.

Старик яростно крикнул. На полатях послышалась возня, и четыре рослых, плечистых мужика с кистенями в руках прыгнули на пол и бросились на Чурчилу.

Последний, прижавшись в угол, отбивался от них стариком, которого продолжал держать за горло.

Минуты Чурчилы были сочтены, но в этот миг дверь избушки от сильного удара распахнулась и соскочила с петель. В избу вбежал Дмитрий с ватагой и, взглянув на старика, крикнул ему:

– Павел, полно жить!

Чурчила от этого восклицания вздрогнул, но не разглядел его, так как голова его противника, снесенная с плеч мечом Дмитрия, подпрыгнула, прокатилась по полу и укатилась в темный угол. Тело через минуту тоже рухнуло.

Петух пропел третий раз – предсказание убитого сбылось.

Семен с остальными злодеями лежали на полу избы в предсмертных корчах.

Дмитрий вывел Чурчилу из избы.

Названные братья обнялись.

XXIX. Свадьба среди боя

Наступил вечер 14-го января 1478 года.

На вече было решено на другой день сдать город Иоанну, если в эту ночь не прекратятся с его стороны неприятельские действия.

Темная ночь спустилась над Новгородом. Московские огнеметы не умолкали и то и дело делали бреши в стенах. Бойницы, строившиеся под надзором Аристотеля, росли с каждым днем все выше и выше перед новгородцами.

Городские стены трещали и распадались.

Чурчила был печален.

Узнав о решении народа сдать город, он напрягал все свои силы, чтобы защитить его: сам наводил стволы огнеметов на московитян, устраивал крепкие засеки или рогатки, ободрял своих, но тщетно…

Главная, противоположная бойницам московитян, стена, на которую опирались все надежды новгородцев, осветилась выстрелом, и часть ее, окутанная сизой пеленой сгустившегося дыма, с треском взлетела на воздух.

Для приступа открылась широкая дорога. Как пораженный молнией, остановился Чурчила невдалеке от разрушенной стены.

«Все ли кончено теперь? – мысленно спросил он самого себя, очнувшись. – Для Новгорода – все, но для меня еще только начинается».

Как бы что вспомнив, он ударил себя по лбу и побежал по направлению ближайшей церкви, в дверях которой и скрылся.

К утру 15-го января все готовилось к встрече Иоанна. Весь Новгород был в движении.

В это самое время Чурчила вихрем летел к светлице Настасьи Фоминичны, расталкивая всех, попадавшихся ему навстречу челядинцев.

Посадник Фома отправился прощаться с вечем. Лукерья Савишна молилась в своей образной; везде в доме было пусто и тихо. Девушка была одна.

– Милая, бесценная! Все готово, свечи горят, как наши сердца, перед иконами, налой освещен, едем, едем… Венцы блистают!.. Там, на чужбине, совьем мы себе гнездышко!.. Здесь, в Новгороде, нет нам родины, нет тебе весны, моей ласточке милой, нежной…