Новейшие успехи науки о преступнике - [4]

Наоборот, у хороших детей воспитание очень плодотворно, облегчая их перерождение, переход от состояния чисто физиологического к состоянию, которое можно было бы назвать состоянием нравственной зрелости. Перерождение это могло бы вовсе не иметь места, если бы дурное воспитание его задержало. Мы наблюдаем подобное явление на лягушках-тритонах, которые в очень холодной среде не переходят в последнюю стадию превращения, а остаются головастиками.

Но, быть может, Маньян соглашается сам с нашим взглядом, говоря, что указанные нами явления следует признавать не естественным предрасположением к преступлению, а скорее патологическим клеймом, вырождением, влекущим за собой расстройство мозговых функций.

В таком случае я здесь позволю себе сделать одно справедливое замечание.

Если бы так выразился юрист старой метафизической школы, мне были бы понятны эти схоластические тонкости, подобная византийская игра слов, но в устах такого почтенного медика, как Маньян, это совершенно непостижимо.

Маньян не замечает, что именно в этом клейме, упрочивающем и способствующем развитию врожденной наклонности к преступлению, гнездится уродливая и болезненная природа врожденного преступника, тогда как при отсутствии такого наследственного патологического клейма преступные наклонности атрофируются, подобно тому как в хорошо, правильно развивающемся теле атрофируются органы зародышевой жизни, например зобная железа.

Отрицая врожденную наклонность к преступлению, Маньян вслед затем сам приводит целый ряд случаев подобной врожденной наклонности. Не думаю, чтобы это делалось с целью доказать неосновательность своего собственного мнения; если же Маньян желал только сказать, что так называемые врожденные преступники суть дети алкоголиков, то он повторил лишь то, что уже сказано в моем итальянском издании и что лучше меня и раньше меня объяснили Сори, Кнехт, Якоби, Моте и раньше нас всех наш общий учитель Морель.

Уважая Маньяна за его личные качества и за талант, я просил бы его сознаться, не были ли его типы вырождения без физических признаков тщательно подобраны из сотен других, имевших физические признаки и не упомянутых Маньяном[1]. Я же не прибегал к такому подбору; я прямо без всякого выбора взял 400 преступников из сборника германских преступников.

Маньян также утверждает, что выставленные нами характерные черты недостаточны для судебных деятелей и ими не признаются. Конечно, если даже просвещенные медики способны отрицать очевидные факты и сомневаются в своих собственных открытиях, то что ожидать от судей; они найдут в этом еще лишний повод не доверять нам. Но, само собой разумеется, что виноваты здесь мы сами.

Впрочем, мы трудимся не для юридического применения; ученые занимаются наукой ради науки, а не для практического применения, которое осуществляется нескоро.

Никто не сомневается, что физический способ исследования всегда имеет больше шансов на успех, может быть более точным, нежели психологический, часто затемняемый симуляцией.

Маньян, как и многие другие ученые, слишком занят собственными исследованиями, чтобы знать и изучать труды других; однако ему могло быть известно, что мы строим свои выводы не на одних только физиологических данных, которые очень часто отсутствуют, но на биологических и функциональных. Эти последние почти всегда находятся у настоящего преступника; так, все они левши, у всех у них замечается расстройство рефлексов и органов чувств – все это характерные черты, очень часто заслоняющие пробелы, остающиеся после исследования черепа и физиономии.

Может ли он отрицать присутствие таких функциональных аномалий также и у новорожденных?

Нас упрекают в том, что мы недостаточно внимательно исследуем влияние физической и нравственной среды. Относительно первого критика ошибается; нас, скорее, могли бы упрекнуть в противном, ибо мы написали обширное исследование, где разбирается исключительно влияние физической среды; относительно значения нравственной среды – упрек справедлив, но легко найти и оправдание: наши противники так много занимаются этими вопросами, старинные писатели придавали этому вопросу такую важность и так осветили его со всех сторон, что мы не считаем нужным заниматься им; не стоит тратить труда для доказательства того, что солнце светит.

Тард и Колайанни отрицают соотношение между органами и их функциями, что a priori лишило бы всякого значения уголовную антропологию.

«Соотношение между органом и его отправлением, – пишет Колайанни, – очень темно. По существованию органа нельзя заключать с положительностью о существовании его отправления; существуют органы без активных функций». «Но это, – справедливо возражает Серджи, – просто несообразность. Для чего же служат эти органы без функций? Может быть, это запасные органы для замены органов, разрушаемых деятельностью, подобно новому платью, заменяющему старые отрепья? А если соглашаться с ним, что функции создают орган, то как же рождается орган, лишенный всяких функций?»

И если действительно органы укрепляются и увеличиваются от деятельности, то не менее верно и то (а это забывают Тард и Колайанни), что для их деятельности прежде всего они должны быть налицо. Икры танцовщиц, остроумно замечает Бруар, укрепляются от танцев, но для того, прежде всего, необходимо иметь… икры!