Новеллы - [13]

- Милая, как хорошо, что ты так делаешь... пусть это будет нашей тайной...

Всем своим голосом и выражением лица я хотел показать, что отлично ее понимаю, что я совсем не так глуп в делах сердца.

Но Рая надула губки, как княгиня - ее бабушка,- вздернула плечом и ответила:

- Ах, пожалуйста, не думайте о себе слишком много... Какие могут быть тайны между нами!

И, повернувшись, быстро скрылась за кустами терновника. А я стоял и всё еще счастливо и любовно улыбался. Боже мой, она и теперь не могла оставить своих глупостей!.. Она думала раздразнить меня этим, как раньше... она не знала, какой мир в моем сердце! Ведь подумать только - я целовал ее прошлую ночь...

Так я стоял и улыбался, когда внезапно что-то заставило меня поднять голову и я увидал перед собою бледное лицо Поли.

Она смотрела на меня и тоже улыбалась. У меня, должно быть, был очень глупый вид, и Поля увидала меня таким и смеялась надо мною. Вся кровь прилила мне к лицу. Черт возьми, это уже слишком!

- Вы не смеете, не смеете издеваться надо мною! - закричал я, не помня себя и бледнея. - Слышите!.. Я запрещаю вам следить за мною, шпионить меня... Я не хочу вас видеть, понимаете ли вы это!

Полина-печальная отвечала растерянно: слезы дрожали на ее белесых ресницах.

- Да, да, конечно... я понимаю...

И, низко опустив голову, пошла от меня.

Ну, стоило ли сердиться на эту девушку, на это жалкое существо, которое даже не умело ответить оскорблением на оскорбление...

Я сразу же успокоился, ведь ночью меня ждало такое счастье.

Жаль только, что днем всё переменилось, и хотя я чувствовал, что так лучше, романтичнее, но мне стоило все-таки больших усилий сдерживаться в обращении с Раей. Во мне просыпался мужчина - деспот в любви. Я всё еще боялся Раи, боялся неосторожными словами вспугнуть ее, рассердить и потому молчал. Но всё же решил в эту наступающую ночь поговорить с нею серьезно. Мы так любим "выяснять отношения", знать, что женщина стала нашей собственностью.

Весь вечер я думал, что скажу Рае. Я не мог усидеть на месте, я торопил часы, ползущие безнадежно медленно... Я не мог дождаться условного часа и пошел к месту свидания значительно раньше.

Пусть думают товарищи, что хотят. На всякий случай я сказал им, что у меня свиданье в деревне. Я подмигнул глазом для большей убедительности и нарочно пошел в противоположную сторону. Потом поднялся к беседке и стал ходить вдоль по дорожке, ведущей к ней, туда и обратно.

Ночь была необыкновенно светлая, теплая, напоенная сеном и цветами.

Молодая луна то забегала за перистые белые облака, то выплывала величаво и радостно на темно-синее небесное поле. Над лужайками и куртинами стриженых гротегусов подымался волокнистый туман. В пруду кричали лягушки они точно надрывались от восторга. Их голоса звенели во влажном воздухе, как торжественный хор, поющий в честь моей возлюбленной...

Мне не хотелось сидеть в душной комнатке, в темноте. Я хотел встретить Раю здесь.

Всё во мне волновалось, когда я думал о ней.

Я назову ее сегодня своей невестой.

И вот она показалась в конце дорожки. Я увидел ее белое платье сразу, точно она выплыла из тумана. Сверху ее обливали прозрачные лунные лучи, под ногами колебался серебряный путь. Она казалась выше, стройнее, чем была днем. Она точно танцевала, приближаясь ко мне, - я никогда не замечал, что шаг ее так легок.

Меня охватил молитвенный восторг, я сам не знал, что со мною. Ну, можно ли быть таким глупым: я потянулся к ней, точно к видению, которое сейчас растает, и зажмурился, как ребенок, увидевший впервые свет.

Я обнял ее ноги, потому что встретил ее на коленях.

Она вскрикнула, увидав меня, и закрыла лицо руками. Я поднялся, осыпая ее пальцы поцелуями: отнял от лица ее ладони и... отпрянул, точно кто-нибудь ударил меня по лбу...

На меня смотрели серые маленькие глаза, осененные белесыми ресницами, блестящими под лучами луны.

Это не была Рая, я еще раз взглянул, ошеломленный, и узнал Полю.

Она смотрела на меня растерянно, жалко, с виноватым и испуганным видом, в котором сквозило отчаяние.

Оправившись, я почувствовал прилив неудержимой злобы. Я кипел ненавистью к этой девушке, к этой несчастной, которая за минуту до этого казалась мне прекрасной. Я не мог простить ей своей ошибки, своего заблуждения, своего восторга.

Я прошипел, бешено сжимая ей локти, только что мною целованные:

- Это опять вы? Опять вы?.. Чего вы пришли сюда, что вам здесь надо?

Она скрикнула, готовая разрыдаться и падая беспомощно к моим ногам:

- Боже, Боже... но ведь я люблю вас!..

- Любите меня?

- Да, да... ведь это я написала записку и я вчера была здесь... И вы целовали меня, вы говорили мне, что любите... Разве вы можете сказать, что этого не было?

Я думал, что схожу с ума, что это чья-то злая шутка.

- Вам, в а м я говорил всё это?

Она отвечала чуть слышно, цепляясь за мои колени и целуя их.

- Мне... мне вы говорили это... О, не гоните меня... ведь я люблю вас, люблю!..

Она повторяла эти три слова бесконечное число раз, точно в них одних видя свое оправдание.

Трудно сказать, что я пережил в эти минуты: недоумение, бешенство и стыд - всё вместе владело мною.