Новеллы - [70]

Но здесь, за городом, он весь нынешний день чувствовал себя отменно. Моцион, приятные впечатления... И чтобы не давать волю тайному страху, он решил тотчас же произвести на кладбище ревизию, давно обещанную коллегам из муниципалитета, но столько времени откладывавшуюся.

— Как будто мало хлопот с живыми! — размышлял он, взбираясь на холм. — Так нет, в этом свинском городишке и от мертвых нет покою. А впрочем, дело все–таки в живых, будь они неладны! Мертвым наплевать, как там за ними смотрят, хорошо или плохо. Хотя, спорить не буду, если подумать, что после смерти с тобой будут плохо обращаться, вверят попечениям этого Пампины, дурня и пьянчуги, от такой мысли может стать не по себе... Ладно, сейчас поглядим.

Все оказалось чистой клеветой.

Ночо Пампина, по прозвищу Святой Дар, был идеальным кладбищенским сторожем. Один вид чего стоит: сущий призрак, такого ветерком унесет, глаза какие–то бесцветные, потухшие, не голос, а комариный писк... Он и сам казался мертвецом, вышедшим из могилы, чтобы в меру сил своих присмотреть за хозяйством.

Да и много ли у него дел–то, в сущности? Вокруг всё люди порядочные и — отныне — спокойные...

Вот листья разве что. На аллеях валялись листья, слетевшие с кустов живой изгороди. И подравнять ветки кое–где следовало. И воробьи, негодники, не ведая, что в надгробных надписях знаки препинания неуместны — специфика лапидарного стиля, — наставили, пожалуй, слишком много сероватых запятых и восклицательных знаков в перечнях добродетелей, коими столь богаты могильные плиты. Мелочи все это.

Но, войдя в сторожку Ночо, справа от калитки, Мендола опешил:

— А это еще что такое?

Ночо Пампина, по прозвищу Святой Дар, раздвинул бледные губы в подобие улыбки и пробормотал:

— Гроб, ваше превосходительство.

В самом деле, то был гроб, и очень красивый. Каштанового дерева, полированный, с медными гвоздиками и позолоченными украшениями. Так он и стоял тут, посреди каморки.

— Благодарю, я и сам вижу, что гроб, — сказал Мендола. — Я спрашиваю, почему ты держишь его здесь?

— Это гроб для кавалера Пиккароне[12], ваше превосходительство.

— Пиккароне? С какой стати? Он же не умер!

— Нет, нет, ваше превосходительство! Дай Бог ему долгих лет жизни! — сказал Пампина. — Но, может статься, ваша милость знает — у него у бедняги жена умерла в прошлом месяце.

— Ну и что?

— Он ее проводил сюда, всю дорогу за гробом шел — это в его–то годы. Так–то вот. Потом позвал меня, говорит: «Слушай, Святой Дар. Месяца не пройдет, я тоже тут буду». — «Да что вы говорите, ваша милость!» — я в ответ. А он: «Помалкивай, — говорит. — Слушай. Этот гроб, сынок, обошелся мне в двадцать унций с лишком. Красивый, сам видишь. Ради покойной, земля ей пухом, я на расходы не смотрел, сам понимаешь. Но сейчас игра сыграна, — говорит. — Что покойной, мир ее праху, делать под землей с таким красивым гробом? Грех его губить, — говорит. — Мы вот как сделаем. Похороним, — говорит, — святую покойницу аккуратненько, в том цинковом гробу, что внутри, а этот ты мне доставишь домой: мне самому пригодится — про запас. На днях, как стемнеет, я за ним пришлю».

Мендола не захотел ни о чем больше слушать, ничего больше осматривать. Ему не терпелось вернуться в городок, чтобы разнести весть о том, что Пиккароне приказал приберечь гроб жены про запас для самого себя.

Джероламо Пиккароне, адвокат, во времена Бурбонов[13] ставший кавалером ордена святого Януария, прославился в округе скупостью и хитростью. А уж мастер не платить по счетам! О нем такое рассказывали — было чему подивиться. Но эта история, думал Мендола, весело нахлестывая несчастную лошаденку, эта история превзошла все прочие, и к тому же чистая правда, тра–ля–ля! Он сам видел гроб, собственными глазами.

Лошаденка неслась как угорелая, одноколка грохотала, вздымая облака пыли, но Мендола ничего не замечал, предвкушая взрывы хохота, которые встретят его рассказ, — а рассказывать он будет пискливым голосишком Пампины, — когда вдруг услышал оглушительные крики: «Стой! Стой!» — раздававшиеся из придорожной харчевни «Приют охотников», содержателем которой был некий Дольчемасколо[14].

То были два приятеля Мендолы — Бартоло Гальо и Гаспаре Фикарра, заядлые охотники; они сидели у входа в харчевню под навесом из виноградных лоз и раскричались так, решив, что лошаденка Мендолы понесла.

— Какое там — понесла! Просто я хотел прибавить ходу...

— Ах, ты прибавляешь ходу таким манером? — сказал Гальо. — У тебя что, есть дома запасная голова?

— Знали бы вы, друзья мои! — воскликнул Мендола, вылезая из одноколки; он тяжело дышал, но был в самом приподнятом настроении и с места в карьер рассказал двум друзьям историю с гробом.

Оба сперва сделали вид, что не могут поверить, но только для того, чтобы выказать удивление. И тут Мендола давай клясться, что — честное слово! — он сам видел этот гроб, своими глазами видел в сторожке у Святого Дара.

Охотники, в свой черед, принялись рассказывать о других подвигах Пиккароне, уже известных. Мендола хотел было снова сесть в одноколку, но они уже распорядились, чтобы Дольчемасколо принес стаканчик для их друга советника, и хотели, чтобы Мендола выпил с ними.