Новеллы - [178]

Ну и скотина! Нет у нее и клочка сена пожевать, а подавай ей салат.

Никому не приходит в голову, что животное может смотреть на это дело с иной, куда более простой точки зрения. Но что поделаешь?

Лошадка уходит, а за ней бегут мальчишки, которым теперь, когда она показала, что удары ей нипочем, уже удержу нет. Они поднимают вокруг нее адский галдеж, так что лошадь вдруг останавливается в полном обалдении, словно раздумывая, как бы его прекратить. Тут появляется какой–то старик, пытающийся убедить ребят, что с лошадью не шутят.

Видите, как она сразу остановилась?

И он поднимает руку, чтобы погладить ее по шее, угомонить, успокоить. Но она вдруг резко прыгает в сторону, навострив уши. Старик, не ожидавший ничего подобного, сперва несколько испуган, но тотчас же усматривает в этом подтверждение того, что он только сейчас говорил.

Вот видите!

Пример на мгновение действует. Ребята продолжают следовать за лошадкой, но на некотором расстоянии. Куда же она идет?

Вперед. Не решаясь больше подходить к другим лавкам, она трусит вдоль всей улицы поселка до вершины холма и там, где начинается спуск и по обеим сторонам дороги уже нет жилья, нерешительно останавливается.

Ясно, что она уже не знает, куда идти.

Здесь, на дороге, веет легкий ветерок. Лошадка поднимает голову, словно чтобы вдохнуть этого ветерка, и немного щурит глаза, может быть, потому, что ветер донес до нее запах травы с дальних полей.

Она стоит так долго; глаза у нее сощурены, челка на твердом лбу слегка колышется от порывов ветерка.

Но не будем уж чрезмерно жалостливы. Не должны мы забывать о счастье, выпавшем на долю этой лошадки, как и всех вообще лошадей, — счастье быть лошадью.

Если одни ребята в конце концов устали смотреть на нее и ушли, то другие, в еще большем количестве, составили ей теперь веселый кортеж, ибо к вечеру она стала как бы другой, невесть откуда явившаяся, в каком–то странном возбуждении от голода, и стоит здесь, на середине дороги, подняв голову, и нетерпеливо бьет копытом твердый настил, словно желая сказать: тотчас же принесите мне поесть, сюда, сюда, сюда.

В ответ на это повелительное топанье раздаются свист, хлопки, смех, разнообразные крики и возгласы. Пустеют лавки, столики в кафе — все хотят знать, что же с этой лошадью, которая убежала, да нет — брошена, пока наконец двое стражников не продираются сквозь толпу: один хватает лошадь за гриву и отводит в сторону, другой не дает мальчишкам бежать за ней, оттесняя их назад.

Лошадка отведена теперь за пределы поселка, за последние его дома и мастерские, на ту сторону моста. Она ни в чем не отдает себе отчета, кроме одного: до нее снова доносится запах травы, теперь уже близкий, тут, по обочинам дороги, за мостом, ведущим в поле.

Ибо среди всех бед, которые могут обрушиться на нее из–за людей, лошади в одном отношении повезло: она ни о чем не думает. Даже о свободе. Даже о том, когда и как все для нее кончится. Ни о чем. Прогонят ее совсем? Сбросят с обрыва, чтобы она разбилась насмерть?

Сейчас, в данный момент, она ест траву на обочине. Ночь теплая, небо вызвездилось, завтра — будь что будет.

Она об этом не думает.

Примечания

Луиджи Пиранделло бесспорно, крупнейшая фигура в итальянской литературе XX века. Родился он на острове Сицилия (г. Агридженто) в 1867 году, умер в Риме в 1936 году. Учился сперва в Палермо, потом в Риме, а затем в Боннском университете в Германии, который окончил в 1891 году.

Литературную деятельность начал как поэт. Но едва ли не лучшим его стихотворным произведением явился перевод «Римских элегий» Гете, вышедший отдельным изданием в 1896 году. Вернувшись в Рим, Л. Пиранделло знакомится с писателями-веристами, главой которых был Луиджи Капуана. Веризм — итальянское литературное направление, близко и тесно связанное с французским натурализмом. Л. Пиранделло не очень долгое время находился под влиянием этого течения. Скоро рамки веризма становятся для него тесными, он порывает с веризмом и выходит на свой собственный путь, который позднее, в 1908 году, назовет «Юморизмом». В представлении Л. Пиранделло «юмористический» означало «гротесковый»: окружающий нас мир не таков, каким он нам кажется, и человек не таков, каким он нам представляется. Жизнь, в изображении Л. Пиранделло, превращается в трагикомический спектакль, в котором каждый герой носит маску. Задача писателя заставить героя сбросить эту маску, показать свое истинное лицо.

Пиранделло выступает и как ученый-филолог (1891), и как новеллист (1894), и как драматург (1898), и как романист (1901). Однако главенствующее место в его дальнейшем литературном творчестве заняли все же новелла и драматургия. Первая, преобладающая в количественном отношении (15 томов вышли под общим названием «Новеллы на год»), доставила Л. Пиранделло национальную славу, вторая — славу международную: в 1934 году он был награжден Нобелевской премией. Следует при этом иметь в виду, что в творчестве Пиранделло оба эти жанра тесно связаны не тольке тематически (многие из новелл послужили сюжетом для последующих и нередко одноименных драм), но и связаны рядом существенных для автора утверждений о жизни и принципов организации литературного материала. Мысли об относительности привычных человеческих ценностей, о видимости и сущности поступков и явлений, о пародоксальной на первый взгляд автономии порождений творческой фантазии присутствуют в новеллистике Л. Пиранделло и в его драматургии. Но в последней все это получило выражение более заостренное и, пожалуй, более отчетливое. Именно драматургия Л. Пиранделло, вернее, некоторые идеи, в ней проводимые, дали удобный повод для всякого рода критических схематизации и даже Для создания некоей обобщенной полуфилософской, полуэстетической системы «пиранделлизма», к которой сам Л. Пиранделло имеет примерно такое же отношение, как Макиавелли к пресловутому «макиавеллизму», фальсифицировавшему трагический смысл знаменитого трактата великого флорентийца.