Новеллы - [129]
— Но в конце концов!.. — закричал бедняга, обращаясь ко мне, когда увидел, что вокруг нас собирается толпа любопытных.
— Извините... — только и успел вымолвить я. Тито перебил меня:
— Молчи, предатель!
Он дал мне пинка; потом снова обратился к тому — другому, и голос его звучал теперь мягко и вкрадчиво:
— Не надо, успокойся, пожалуйста. Выслушай меня... Я знаю, ты вспыльчив... Но я не дам тебе погубить меня еще раз.
В эту минуту, расталкивая толпу, к нам подбежал Ренци.
— Тито! — закричал он. — Тито! В чем дело?
— В чем? — ответил ему бедняга Бинди. — Посмотри на него. Вот он! Хочет жениться! Скажи ему ты, что у него родится слепой ребенок... Скажи, что он...
Ренци утащил его прочь.
Потом мне пришлось объяснить этому господину все как есть. Я ждал, что мой рассказ вызовет у него улыбку; ничего подобного. Он спросил меня испуганно:
— Так, значит, я действительно очень похож на него?
— О, сейчас нет, — ответил я. — Но если бы вы видели его здесь, в Риме, прежде, года три назад, холостого... Вылитый вы!
— Ну, будем надеяться, — ответил он, — что через три года я все–таки не окажусь в таком положении.
Я уже считал, что этим все и закончилось. Но не тут–то было, господа!
Позавчера — почти два месяца спустя после того злополучного происшествия, о котором я только что рассказал, — я получил открытку, подписанную Эрманно Леверой. В ней говорилось:
«Сударь!
Сообщите Бинди, что я последовал его совету. Я никак не могу его забыть. Он стоит перед моими глазами, точно призрак моей неминуемой участи. Я отказался от женитьбы и завтра уезжаю в Америку.
Ваш Эрманно Левера»
Вот тебе и на! Бедный молодой человек, не поздоровайся я с ним, приняв его за другого, возможно, он был бы теперь счастливым супругом... Как знать! В нашем мире возможно все, даже небольшие чудеса.
Однако, я думаю, раз эта встреча так подействовала на него и привела к подобной развязке, значит, он тоже решил, что встретил в лице Бинди себя самого, такого, каким он стал бы через три года. И пока мне не докажут обратного, я не могу с уверенностью утверждать, что господин Левера не в своем уме.
Теперь же я жду, что в ближайшие дни ко мне явятся покинутая невеста и оскорбленная теща. Даю слово, я пошлю их обеих в Форли. Бог весть, не узнают ли они себя в жене и теще несчастного Тито Бинди. Сейчас мне самому кажется, что все они действительно ничем не отличаются друг от друга, разве что слепой ребенок у них теперь не родится, если, конечно, господин Левера в самом деле уехал вчера в Америку.
СИЦИЛИЙСКИЕ ЛИМОНЫ (Перевод Э. Линецкой)
— Здесь живет Терезина?
Лакей, еще в жилете, но уже в высоченном крахмальном воротничке, оглядел с ног до головы молодого человека, стоявшего перед ним на лестничной площадке: с виду деревенщина, воротник дешевого пальто подняв так, что ушей не видно, руки посинели от холода, в одной — грязная сумка, в другой, словно для противовеса, — видавший виды чемоданчик.
— Терезина? Какая Терезина? — в свою очередь, спросил он, поднимая сросшиеся лохматые брови, больше похожие на усы, сбритые с губы и для сохранности приклеенные ко лбу.
Молодой человек мотнул головой, пытаясь стряхнуть каплю, повисшую на кончике носа.
— Терезина, певица.
— Ах, вот что! — воскликнул лакей, улыбаясь с насмешливым недоумением. — Вы ее так изволите величать? Терезина — и все? А сами–то вы кто такой?
— Дома она или нет? — спросил молодой человек, хмурясь и шмыгая носом. — Доложите ей, что приехал Микуччо, и впустите меня.
— В такое время их никогда не бывает дома, — с деланной улыбкой ответил лакей. — Госпожа Сина Марнис в театре и...
— А тетушка Марта? — прервал его Микуччо.
— Так, значит, ваша милость племянником ей приходится? — Лакей мгновенно стал воплощением учтивости. — Входите, пожалуйста, входите. Дома никого нет. Тетушка Марта тоже в театре. Раньше полуночи не воротится. Нынче бенефис госпожи... кем она приходится вашей милости? Кузиной, выходит?
Микуччо смешался и ответил не сразу:
— Нет, мы с ней... нет, она мне не кузина... Я... я Микуччо Бонавино, она знает. Мы земляки, я приехал повидать ее.
Услышав это, лакей решил, что можно обойтись обыкновенным «вы», без «вашей милости», и провел гостя в каморку возле кухни, где кто–то оглушительно храпел.
— Посидите здесь. Сейчас принесу лампу, — сказал он. Микуччо первым делом бросил взгляд туда, откуда доносился храп, но ничего не разглядел, потом начал рассматривать кухню, где повар с помощью поваренка готовил ужин. Смешанный запах горячих кушаний ударил ему в нос — у него даже голова закружилась: Микуччо приехал из заштатного городка Мессинской провинции, больше суток провел в поезде, с утра ничего не ел.
Лакей внес лампу, и существо, храпевшее за занавеской, которая висела на шнуре, протянутом от стены до стены, сонно пробурчало:
— Кто там?
— Вставай, Дорина! — громко сказал лакей. — Я привел сюда господина Бонвичино.
— Бонавино, — поправил Микуччо, согревавший в эту минуту дыханием руки.
— Бонавино, верно, Бонавино, знакомого госпожи. Ты спишь как убитая: в двери звонят, а ты и не пошевелишься. Мне надо на стол накрывать, не могу же я разорваться, слышишь? То повару объясняй, что и как, то с приезжими гостями разговаривай...
Крупнейший итальянский драматург и прозаик Луиджи Пиранделло был удостоен Нобелевской премии по литературе «За творческую смелость и изобретательность в возрождении драматургического и сценического искусства». В творческом наследии автора значительное место занимают новеллы, поражающие тонким знанием человеческой души и наблюдательностью.
«Кто-то, никто, сто тысяч» (1925–1926) — философский роман Луиджи Пиранделло.«Вы знаете себя только такой, какой вы бываете, когда «принимаете вид». Статуей, не живой женщиной. Когда человек живет, он живет, не видя себя. Узнать себя — это умереть. Вы столько смотритесь в это зеркальце, и вообще во все зеркала, оттого что не живете. Вы не умеете, не способны жить, а может быть, просто не хотите. Вам слишком хочется знать, какая вы, и потому вы не живете! А стоит чувству себя увидеть, как оно застывает. Нельзя жить перед зеркалом.
Крупнейший итальянский драматург и прозаик Луиджи Пиранделло был удостоен Нобелевской премии по литературе «За творческую смелость и изобретательность в возрождении драматургического и сценического искусства». В творческом наследии автора значительное место занимают новеллы, поражающие тонким знанием человеческой души и наблюдательностью.
Сборник «Ссора с патриархом» включает произведения классиков итальянской литературы конца XIX — начала XX века: Дж. Верги, Л. Пиранделло, Л. Капуаны, Г. Д’Аннунцио, А. Фогаццаро и Г. Деледды. В них авторы показывают противоестественность религиозных запретов и фанатизм верующих, что порой приводит человеческие отношения к драматическим конфликтам или трагическому концу.Составитель Инна Павловна Володина.
Новелла крупнейшего итальянского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе 1934 года Луиджи Пиранделло (1867 - 1936). Перевод Ольги Боочи.
Крупнейший итальянский драматург и прозаик Луиджи Пиранделло был удостоен Нобелевской премии по литературе «За творческую смелость и изобретательность в возрождении драматургического и сценического искусства». В творческом наследии автора значительное место занимают новеллы, поражающие тонким знанием человеческой души и наблюдательностью.
(англ. Charles Dickens) — выдающийся английский романист.
Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная. Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.«…За несколько часов я совершил чудеса изобретательности и героизма, мало в чем уступающие подвигам Геракла: во-первых, я выучил наизусть кабалистическое заклинание, не опустив из него ни единого слова, ни единой буквы, ни единого сэфирота;…в-четвертых, я продался дьяволу, и это, вероятно, единственное объяснение того, что мне удалось выполнить столько чудес».
Раздел «In memoriam» посвящен столетию со дня рождения классика французской литературы Альбера Камю (1913–1960). Говоря об истории его творческого наследия в России, переводчик и автор вступления ученый Борис Дубин пишет: «…как минимум два читательских поколения в „самой читающей стране мира“ были этого богатства лишены. Такой „прочерк“ не проходит бесследно для культуры…», и далее — о «зауженных горизонтах и обобранной судьбе самих этих поколений». Здесь же — набросок предисловия А. Камю к книге Симоны Вейль и фрагмент эссе «Первая улыбка мира» польского писателя Марека Заганчика (1967), где автор поминает путевые дневники Камю.
Литературный мир доныне пребывает в заблуждении относительно судьбы дочери визиря Шехерезады, описанной в «Арабских ночах». Была рассказана тысяча вторая сказка, повествующая не о чудесах и волшебстве, а о явлениях природы и достижениях науки нашего мира...
В октябре 1918 года к французским летчикам обращаются с призывом записаться добровольцами во Французский экспедиционный корпус. Двадцатилетний Жозеф Кессель, младший лейтенант, поднимается на борт корабля в Бресте. Владивосток — город, где правит закон джунглей. Бывшая казарма, ставшая пристанищем для шести тысяч проституток. Атаман Семенов и его казаки, наводящие на всех ужас. Однажды ночью, в кабаре «Аквариум», юный Жозеф встречает Лену, певицу, хрупкую и печальную. Так начинается история любви, странная и мучительная, совпавшая с крахом старого мира.
«Мопра» — своеобразное переплетение черт исторического романа и романа воспитания, психологического романа и романа приключенческого. На историческом материале ставятся острейшие общественно-политические и нравственные проблемы. Один из главных мотивов романа «Ускок» — полемика с восточными поэмами Байрона, попытка снять покров привлекательности и обаяния с порока, развенчать байронического героя.