Новеллы о вратаре - [4]

19-я минута. Ловко обманув своих сторожей, немецкий футболист на какое-то мгновение освобождается от опеки и оказывается с мячом у самой линии штрафной площадки. Сильнейший удар сотрясает перекладину. Мяч отлетает к одиннадцатиметровой отметке, здесь его достает невесть откуда появившийся Чарльтон и, казалось, точно посылает в угол ворот.

— Гол! — выкрикнул кто-то.

Действительно, гол был просто неминуемым, ибо трудно было представить, что на этот удар можно среагировать, тем более человеку, которому уже больше сорока.

Но в том-то и состоит высшая прелесть спорта, что он всегда, день за днем, удивляет нас, открывая все новые и новые грани давно знакомого. Вот и сейчас, разве можно было не изумиться тому, с какой мальчишеской легкостью бросился Яшин наперерез опасности и предотвратил ее. Штапов, Хурцилава, Зыков поочередно подбегали к нему и сжимали в объятиях, а он очень корректно, но решительно отстранял своих товарищей. Он не любил нежностей на поле, никогда не признавал и не одобрял их. И решительным жестом он давал это понять своим товарищам.

Но запретить толпе восторженно приветствовать своего кумира он не мог. Это было ее право. И сто тысяч зрителей, встав, как по команде, со своих мест, сердечно и единодушно скандировали:

— Яшин! Яшин! Молодец!

— Яшин! Яшин! Молодец!

Он и впрямь выглядел молодцом, умеющим не покоряться предательскому времени. Прошло еще семь минут, и новый удар Мюллера распорол воздух. Мяч шел на уровне метра от земли, направленный в щель между штангой и распластавшимся в воздухе телом вратаря, но в последнее мгновенье Яшин буквально кончиками пальцев дотянулся до мяча и отвел его на угловой.

— Господи, молодые б так играли!— выкрикнула сидевшая двумя рядами выше женщина. Я посмотрел на нее, она вся была поглощена тем, что делалось в квадрате штрафной площадки. И так же, как мы все, отчаянно аплодировала Яшину.

Нет, этот последний матч был для прославленного вратаря ничуть не легче, чем все остальные, И в этом, вероятно, было его и наше счастье. Мы видели нашего великого вратаря в игре последний раз, и он оставался в наших глазах, в нашем сознании, в нашей памяти таким, каким мы его знали всегда — молодым, уверенным, умеющим постоять за команду и за себя.

Чем большее расстояние проходила часовая стрелка по своему вечному кругу, чем длиннее становился ползущий за ней след из световых пятнышек, тем продуманнее, острее и, можно сказать, яростнее атаковала сборная. Потом, где-то в конце этой книги, я приведу высказывания тех, кто находился в этот момент на ее переднем крае, и вы, дорогие друзья, к которым я обращаю эти слова, поймете, что переживали в последние минуты последнего тайма Яшина его последние спортивные соперники.

Но как бы там ни было, счет 2:0 в пользу «Динамо» сохранился до самого перерыва. Конечно, в этом была заслуга не только одного Левы, как его любовно называют товарищи и все многочисленные поклонники — знакомые и незнакомые. Героически действовала защита, не жалели сил игроки средней линии, много, активно атаковали соперника форварды. Для многих динамовцев это была, особенно в первой половине, едва ли не лучшая их игра в жизни. И нечего объяснять, почему так произошло: каждому хотелось сыграть достойно яшинского юбилея.

Перерыв пролетел мгновенно. На поле вновь завязалась борьба. Никто не знал, что в этом не придуманном никем течении матча есть все-таки одна сценарная деталь.

На пятой минуте второго тайма, когда борьба за мяч шла где-то в середине поля, Лев Яшин поднял руку. Раздался свисток. Над трибунами повисла напряженная тишина. Только самые нетерпеливые, толкая соседей, шептали:

— Что там?

— Что произошло?

Но тут вездесущие фотокорреспонденты высыпали на поле, прежде чем Лев Яшин стал стаскивать со своих могучих ладоней истертые в сражениях перчатки. Потом на поле появился Володя Пильгуй, и тогда как иглой кольнуло в сердце: так это, значит, минута прощания!

Мы знали, что она настанет, что она неизбежна, и все-таки она ворвалась в этот праздник неожиданно.

Снова, в который уже раз, над бетонной громадой Лужников воцарилось молчание. Любопытство почти всегда сопутствует зрителю спортивных состязаний, но сейчас все продолжали оставаться на своих местах, словно всех нас придавила какая-то тяжесть. У женщины — той, двумя рядами выше — повлажнели глаза. Чтобы успокоить ее, сосед сказал:

— Ну, вот, он же не умирает…

— Чего говоришь-то. Не умирает, слава богу. А футбол без него намного осиротеет.

Я до сих пор помню эти слова. Да, когда с поля уходят такие люди, сиротеет спорт. Он теряет что-то очень большое, что-то неповторимое.

От сознания этого нам всем было больно. Какую же неизмеримую тяжесть должен был испытывать в те минуты Лев Яшин. Не знаю, конечно, сколько самых различных чувств обуревали в тот миг ветерана. Но, вероятно, обнимая Володю Пильгуя, который вышел заменить его в воротах, Яшин очень завидовал ему. Может быть, он с удовольствием отдал бы всю накопленную за эти годы славу, все громкие имена и гордые награды, чтобы начать все сначала.

Но жизнь не спектакль, и в ней нельзя менять роли по собственной прихоти. Лучше всех это знал в тот миг сам Яшин. Он еще помедлил немного, словно желая отдалить то неизбежное, что ему сейчас предстояло, и вдруг решительно, не оглядываясь, под громовую овацию стадиона, прошел к проходу, ведущему в раздевалку.