Новеллы и повести. Том 2 - [38]

Инструкции, которые Гочо Баклажан дал моему батюшке, налагали известные обязательства на весь наш род. Отец должен был представиться в Могиларове как торговец скотом. Как об этом уже говорилось, люди в те времена были простые и необразованные, но так же, как и мы сейчас, знали, что бытие определяет сознание, и предпочитали выходить замуж за торговцев или соответственно жениться на девицах с приданым посолиднее. Иначе любовь — как, кстати, и сейчас — была настоящей.

Как бы там ни было, дед взял напрокат у бай[10] Мито смушковую шапку (шапка эта поженила немало бедняков в нашем селе), а у бай Костадина — кожух. Кожух был новехонький, да и бай Костадин не вчера родился. После долгих уговоров он выдал этот кожух, «еще ни разу не надеванный», но дед обязался при этом, что сын его и сноха в пору жатвы четыре дня отработают на бай Костадина.

Батюшка мой нахлобучил шапку, надел кожух и с помощью деда забрался в седло. Он уже понял, что предстоящая женитьба — дело серьезное, и чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной, весь путь до Могиларова пытался думать о своей суженой. Но как ни старался представить ее себе, в памяти вставала одна лишь перламутровая пуговица — единственное, что он успел разглядеть в то первое свое посещение. Время от времени эта блестящая пуговица возникала на фоне черной лошадиной гривы, разрасталась до размеров тарелки и опять исчезала. И тогда отец начинал думать, что скоро женят его на этой пуговице и заставят с ней век вековать. Поглощенный такими любовными мыслями и томлениями, он и не заметил, как добрался до Могиларова. Отыскал дом Каракачанки и остановился там.

Каракачанка времени даром не теряла — встреча моего отца с матерью должна была состояться на посиделках, которые устраивались в одном из соседних домов. Встреча эта готовилась втихомолку, и все же в молодежных, как сейчас бы сказали, кругах Могиларова пошли разговоры, что некий малый из некоего села нынче вечером встречается с Берой Георгиевой.

Могиларовские парни не проявляли особенного интереса к моей матушке, равно как и к достатку ее отца. Однако все они были ревнивы от природы, а потому не могли спокойно отнестись к вторжению в их мир чужака и, как мы потом увидим, устроили моему родителю такой номер, который ясно показал, что они начисто отвергают возможность мирного сосуществования двух сел с различными нравами и обычаями. У нас, во всяком случае, считают, что могиларовцам, ослепленным своим квасным патриотизмом, ничего бы не стоило, попади им в руки атомная бомба, нажать на кнопку и стереть нас с лица Добруджи вместе со всеми нашими собаками и блохами.

Каракачанкин сын, тоже холостой еще, должен был ввести моего отца в местное общество, и оба они направились на посиделки. Хозяйка дома встретила их очень любезно, девушки — тоже. Их было семь. Одни сидели за прялками, другие пришли со своим вязаньем или вышивкой. Все расположились на полу вокруг бидона из-под керосина, на котором горела лампа.

— Присаживайся, гостюшка! — сказала хозяйка и удалилась в свой угол, откуда она с пристрастием наблюдала, не позволяет ли себе молодежь каких-либо вольностей.

Тогдашние матери почему-то воображали, что стоит только молодежи собраться вместе, как тут же начнутся бог весть какие недозволенности. Можно подумать, что эти деревенские матроны от корки до корки прочли все книги, где излагались всякие там фрейдистские теории. Слава богу, наше время напрочь отмело их устаревшие представления о взаимоотношениях двух полов.

Само собой разумеется, родитель мой должен был подсесть к моей будущей матушке. Поджидая его, она предусмотрительно устроилась поодаль от общего круга, между стеной и деревянным лежаком. Беда только, что отец не мог распознать ее в этом девичьем созвездии. На глаза ему попалось зеленое платье с перламутровыми пуговицами, и он, зажмурившись, чтоб не растерять ни крупицы смелости, опустился рядом на циновку. И хотя он уселся спиной к девушке в зеленом платье, хотя не проронил при этом ни слова, всех поразил его поступок. Известно ведь было, что «купчишка» явился ради Беры, а сейчас, нате вам, решил пофлиртовать с другой!.. Однако в реакции на это собравшегося общества не было категорического осуждения. Девушки зашушукались, что, дескать, «люди с положением» могут себе позволить все. «Так было, так будет всегда!..» Судя по всему, они завидовали моей матушке и втайне надеялись, что «купчишке» вдруг взбредет на ум предпочесть кого-нибудь из них. Сын Каракачанки, подсевший к моей матушке, чтоб подготовить ее к важной встрече, смекнул, что произошло недоразумение, и подозвал отца:

— Петро, поди-ка сюда!

Родитель мои с облегчением поднялся с циновки и сел между ним и моей матерью. Он подумал, что и на этот раз удастся избежать любовных объяснений, и был крайне удивлен, когда парень сказал:

— Бера, потолкуй тут с нашим гостем, а я пока схожу на другие посиделки.

Наконец-то отец оказался лицом к лицу с матерью. Этот момент стал роковым не столько для него, сколько для меня. Отныне события разворачивались в такой последовательности, что не могли не привести к моему появлению на свет. И я, к сожалению, не в силах был этого предотвратить. А как бы, спрашивается, мог я это сделать, будучи туманным символом еще не осуществленной идеи? Спустя годы, я мог задаваться вопросом, стоило ли ее осуществлять. Но это уже было бы слишком поздно.