Новеллы и повести. Том 1 - [3]

А войдем в село, поближе рассмотрим его людей, их характеры и нравы, проникнемся их заботами, надеждами, вглядимся в их жесты, повадки, послушаем их речь… Все это вы сможете увидеть и услышать, читая «Матриархат», удивительную повесть, в которой сцены народной жизни чередуются так естественно, а герои проходят перед нами иногда последовательно во времени, а порой — одновременно…

Писатель начинается с ощущения, с умения передать в слове свою чувственную реакцию на звуки, запахи, краски мира. Это не так мало, как иной раз кажется. Мало того, что читатель открывает такому писателю кредит доверия, готов прислушаться более внимательно и к мыслям его, а значит, вслед за внешней, чувственной стороной повествования сможет уловить и пульс сокровенной духовной жизни. Сам внешний, окружающий нас мир кажется нам интересней, он заслуживает какого-то особого, доселе невыявленного нами, внимания к себе. Мы учимся видеть в действительности не конгломерат случайностей, не поток будней, а любопытный смысл, стоящий нашего интереса и пытливого ожидания перемен.

Можно было бы привести много примеров того, как Г. Мишев умеет пластически выразить свои наблюдения. Ему одинаково удаются и картины природы, и описания быта, и пластика человеческих тел, трудовых движений, и соответствие жеста душевному состоянию. Но, как уже было сказано, живопись словом — не самоцель. Большая заслуга писателя в том, что в «Матриархате» очень тактично и ненавязчиво проведена мысль о самобытной нравственной позиции трудового человека. Г. Мишеву близки те выводы о жизни, морали, культуре, идеологии, которые являются результатом положительного народного опыта, а не навязаны извне, волюнтаристским путем. В этом смысле повесть молодого писателя удачно входит в круг современной проблематики социалистического искусства.

Внимание к простому человеку, самоценности трудовой личности, уважение к его внутреннему миру и признание значительности этого мира отличает многие произведения болгарской прозы. В новелле «Осеннее сено» Ст. Ц. Даскалова моральная проблема — чистота любовных отношений — лишена нередкой, к сожалению, альтернативы, по которой одинокая женщина может отдаться своему чувству только при полном наличии всех формальных «условий». Автор новеллы не без юмора рассказывает о грустном и вполне житейском случае, когда естественные человеческие влечения искажаются по вине обстоятельств, о которых только недавно стали говорить наши социологи — количество мужчин в сегодняшней деревне намного меньше, чем число женщин. Новелла «Осеннее сено», как и многие другие произведения, не решает вопрос, а констатирует факты, предоставляя обществу искать пути решения.

Современная новелла расширила рамки привычной сюжетности. Когда-то новеллой именовалось произведение с напряженно развивающейся интригой. В отношении большинства вещей, включенных в эту книгу, этого никак нельзя сказать. «Матриархат» — это монтаж сцен, начатый и законченный как бы случайно. Полемический характер композиции потока жизни подчеркнут последней фразой, где говорится, что на пороге появился мужчина, женщины узнали его: «Это был Милор». Но читатель оставил Милора на другом «пороге» — важных раздумий. Чем они завершились, он так и не узнает… Зато он, читатель, узнал более существенные вещи. Их не так легко сформулировать, но они глубже, важнее, нежели какой-либо однозначный вывод.

Оригинально построена и новелла «Варшавянки» Г. Маркова. Сначала автор рассказывает о герое, потом герой рассказывает старику чабану о своих любовных приключениях: три истории, как три самостоятельные новеллы. Авторский голос врывается в повествование много раз, создавая представление о трех, по меньшей мере, временах: того, что было когда-то с героем, того, что происходит сейчас в дикой и пустынной местности, где герой, оставшись один из партии геологов, беседует с библейским стариком, и, наконец, того времени, в котором ведется авторское повествование. Но самое интересное не в этом. Автор предоставляет читателю самому додумывать многое, поминутно оговариваясь, что за подлинность слов такого-то он не может ручаться; что его герой подумал, может быть, и не так; а похоже, что и вовсе не так; что диалог между героем и его любимой, естественно, сочинен самим автором, так как герой его в том случае просто промолчал и т. д. и т. п. Не скрою, временами такой прием кажется надуманным. Само искусство, в известной мере, — допущение, а не протокольная запись, предположение, но не ручательство, фантазия, но не документ. Однако главная тенденция приема имеет все же под собой какое-то обоснование; «открытый прием» действует на нас по-своему убедительно: самое невероятное кажется вероятным.

Приключения болгарского Дон-Жуана в Польше едва заметно стилизованы под романтические повести прошлых времен. История чабана, забывшего людей и их отношения, беседующего «поименно» с каждой овцой, который, под влиянием магнетической силы внушения, вдруг представил себя на месте Дон-Жуана, — история эта настолько эксцентрична и романтизирована, что только в подобной «предположительной» и «неправдешной» рамке и может сойти за реальность. Думается все же, что Г. Марков не просто развлекает читателя. В «Варшавянках» через условную, я бы сказал, изощренную форму просвечивает мысль серьезная: полное «консервирование» в истории так же пагубно, как суетливое скольжение по поверхности современных впечатлений. В труде, нечеловечески тяжелом, герой находит исцеление от иллюзий и мечтаний, но еще ближе и теплее становятся ему люди.