Новеллы и повести - [8]
Вот и уловили неуловимого, — усмехаются бегающие глаза агентов, оживляются бледные филерские физиономии. Шпики радостно потирают руки, тихонько матерятся от радости, завидуют счастливчику, которому достанутся немалые наградные.
— Везучий Винничук, сукин сын.
— Я бы его тоже узнал, если бы мне не приказали стоять возле извозчиков на улице. Винничук всегда получает самую лучшую работу, а чем мы хуже? Где справедливость? Я и начальнику скажу…
— Триста рублей наградных! Господи боже мой… Вот уж кому везет, тому везет…
— Уговор, господа: не позволим Винничуку на этот раз отвертеться. Одну бумагу целиком на пропой. И никаких. Третья часть — это немного. Такое событие надо вспрыснуть.
— Погодите еще, — вступил в разговор четвертый агент, скептик и мизантроп, слабогрудый и немного кривобокий с той поры, когда некто, не опознанный по ночному времени, весьма чувствительно отколошматил его. — Погодите, он еще не ваш. Бывало ведь уже, что окружишь такого стервеца со всех сторон, а он все равно ускользнет, как сквозь землю провалится. Сколько раз бывало. Вот уж когда схватишь его, да руки за спину завернешь, да еще пару раз по морде… Знаю я их, сволочей, знаю… А если при нем револьвер, очень может оказаться, что по тебе же поминки справлять будут… Сейчас у них, гадов, пошла мода стрелять.
— Э-эх, служба наша…
Так беседовали сменившиеся агенты в комнатушке, затерянной в недрах огромного здания вокзала где-то между багажным отделением и залом третьего класса, толпились в коридоре, оклеенном расписаниями поездов, на повороте, где можно в момент вынырнуть и исчезнуть.
У огромных дверей зала второго класса господа какие-то нервно прохаживаются. Вот один закуривает папироску, второй вчитывается в циркуляр, вывешенный на стене, третий стоит у буфета, четвертый сидит на диване и делает вид, будто бы дремлет.
А он их видит, давно уже видит все, что делается вокруг.
Он уже давно изучил каждый выход, оценил силы каждого филера. Не удастся… Еще минуту назад можно было попробовать, а сейчас поздно. Поезд ушел, в зале пусто, на перроне пусто, перед вокзалом пусто.
Попался, надо же, попался…
Он сосредоточивается и судорожно перебирает в уме, что у него в бумажнике, в карманах.
В какой карман лезть, какую бумагу надо уничтожить, листок, записку? И он с радостью убеждается, что на этот раз ничего у него с собой нет, кроме блокнота, исписанного шифром собственного изобретения, разгадать который не по зубам никому.
Какое счастье! Потому что совсем не хочется думать, ни о чем уже не хочется думать.
Чемодан с прокламациями не в счет. Кому могут повредить прокламации? Жалко только — пропадут.
Все готово. Чего эти канальи ждут? Все же готово. И можно будет отдохнуть. Наконец-то, наконец!
Да и не все ли равно! Господи боже… А может, какая-нибудь невероятная случайность…
Уже месяца три все его выпроваживали:
— За границу — за границу — в горы…
Альпиниста хотели из него сделать! Это же надо!
— Чтоб в течение года ты сюда носа не смел сунуть! За границу!
— По этапу отправим…
— Как? Ты еще здесь? В Варшаве? Рассиживаешь в кафе? Ты что, хочешь, чтоб тебя прямо на улице схватили?
Осточертели ему эти приставания, и он согласился уехать.
О, чудо! Ему даже денег на дорогу дали. А кроме того, чемодан прокламаций и парочку поручений в Ченстохов, кое-что передать в Заверче и кое-что в Сосновце. Ведь это же по пути.
Признаться честно, он уже отвык отдыхать, зато, как филистер к своим домашним туфлям, привык к разъездам, ночевкам в новых квартирах, к постоянной настороженности, к опасностям. Последнее время стали его несколько поджимать. Из Варшавы выкурили, в Ченстохове он среди бела дня убегал по улице от погони, в Домброве ночью выскользнул из оцепленного дома и вывихнул ногу, спускаясь в темноте с какой-то насыпи. В Вильно он тоже задержался ненадолго, потому что случайно нос к носу столкнулся со знакомым шпиком, и тот такой шум поднял, что пришлось ему ночью, украдкой, пешком убираться из города.
Не помогали переодевания в самые немыслимые костюмы, не помог даже цилиндр, не помогли ни борода, ни бритье, ни наклеенные усы, — его опять и опять узнавали.
Последние месяца два он подыхал со скуки в каких-то кошмарных Сувалках, пытаясь все же пробудить местное дремучее общество от спячки. Со скуки и болеть начал: слег разок на неделю, слег вторично на три недели.
Врачи, свои же товарищи, раздели его догола, битый час вертели с боку на бок на жестком диване и строили мины такие важные, какие умеют делать только молодые врачи, еще не испорченные практикой.
— Необходимо уехать. Лучше всего — Рейнерц.
— А не Меран ли, коллега?
— Рейнерц, коллега. Разве вы не читали в последней книжке «Медицинского журнала»?..
— Меран, коллега. Читайте шестую книжку «La clinique», профессор Делавальер в обширном исследовании…
— Я прошу прощения, но, черт побери, спорите вы, как у постели Рокфеллера.
— В таком случае Закопане.
— Да. Главное, свежий воздух.
— И никаких, совершенно никаких дел.
— Абсолютный покой.
— Прогулки в горы.
— Только не очень утомительные.
Не так-то легко добраться до этих гор. А, вот господин, что стоял у буфета, уже кинулся торопливо к господину с папиросой. Они возбужденно что-то обсуждают. Теперь даже и не скрываются. Ну, надо вставать, надо идти, а жаль.
«Богатство кассира Спеванкевича» — один из лучших романов известного польского писатели Анджея Струга (1871–1937), представляющий собой редкий по органичности сплав детективной и психоаналитической прозы. Отталкиваясь от традиционного, полного загадочных и неожиданных поворотов криминального сюжета, в основу которого положено ограбление банка, автор мастерски погружает читатели в атмосферу напряжоннейшой, на грани ирреального бреда, душевной борьбы решившегося на преступление человека.
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.