Новеллы - [13]

- Видишь, Тоомас, эти поля по весне надо будет поднять, и тогда и у меня и у тебя будет хлеба и добра, всего предостаточно!

Тоомас важно кивнул головой:

- Да, конечно, - сказал он, - это мы сделаем!

Никто прежде не разговаривал с ним так! Он прямо с растроганностью глядел на хозяйку. Привыкший к одним издевкам, он чувствовал себя даже неловко от такого сердечного обращения. И чтобы хоть как-то отблагодарить Иволу за ее дружелюбие, работал от зари до глубокой ночи. Ни минуты не сидел спокойно на месте, все сновал, делал что-то. Ивола только диву давалась — она впервые видела такого батрака. Вот дурачок! - улыбалась она про себя и провожала Тоомаса влюбленным взглядом.

Но когда над полями загуляли метели и стал падать снег, Тоомас неожиданно затосковал. Охваченный неизъяснимым беспокойством, он маялся и не находил себе места. Смотрел в лес, вздыхал тяжело. Потом вдруг оставил работу, кинул все и бросился к лошадям... Прочь! Прочь отсюда! - кричал какой-то голос у него внутри. - Бери лошадей и беги, не мешкая и не раздумывая, видишь, как пуржит, как по полям и лесам тучами носит снег? По такой погоде ни единого следа не останется, миг — и ты растаял, как птица в небе!

Руки нашаривали в темноте конюшни уздечки. Словно в лихорадке, он распутывал привязь. Не в силах больше ни о чем другом ни думать, ни помышлять, весь во власти одного порыва — взять лошадей и мчать отсюда подальше...

Но тут его окликнула Ивола, и Тоомас как очнулся от сна. Точно пойманный на краже вор, он смущенно побрел на зов. Ему было неловко, он дорожал. Казалось, в глазах Иволы он читал укор и посрамление. - Ох и скотина ты! - ругал он сам себя, - тебя от тюрьмы спасли, доверяют тебе, человеком тебя считают, а ты в конюшню кинулся, ограбить средь бела дня захотел! И чтобы как-то загладить свою вину, он работал теперь прямо до одури.

По воскресеньям, когда Ивола гостила у родни, Тоомас отправлялся к портному Кантерпассу. Лачуга его стояла на земле Мустоя, за что он платил ренту хозяйке и отрабатывал на хуторе дни. Долговязый, худой, с плешью и с пышными усами, со ртом непрестанно тарахтящим, как мельница, Кантерпасс всегда радовался приходу Тарака. В конечном итоге ему было все равно, кто сидит рядом. Ему нужен был просто слушатель, который бы, не перебивая, внимал его затейливым и фантастическим историям. И Тоомас внимал, слушал до поздней ночи, потом тихо вставал и уходил, зная, что портной, даже не заметя, что остался один, будет говорить и говорить дальше — до самого рассвета.

Так миновала зима. В полях зазвенели ручьи, лес наполнился щебетом птиц, и дурманяще запахло талой землей. С приходом весны Тоомас опять загрустил. Им опять овладело беспокойство, вокруг были лесные заросли, болота, смолистый дух, журчали воды. Все чаще посматривал он в сторону леса и вздыхал. Во сне и то кричал, бредил, видел себя скачущим на горячем коне, крадущимся к чужому амбару. И однажды, проснувшись с гудящей головой, весь в поту, он решил, что уйдет с хутора. Ничего не возьмет с собой, даже коня, увяжет узелок, простится с Иволой и пойдет, не оглядываясь.

Но поля ждали плуга и семян. На хуторе появилось еще несколько батраков и поденщиц. Даже Кантерпасс и тот пришел помочь. Работы хватало допоздна.

Когда же страда кончилась, Тоомас сказал:

- Ивола, завтра я уйду отсюда.

Ивола поглядела, улыбнулась, но ничего не ответила. А назавтра утром велела запрячь лошадь и попросила Тоомаса в последний раз сопроводить ее в кирку. По дороге они не перемолвились ни словом. Тоомас был невесел, рассеян. В крике они сидели рядом, пели, молились. Когда же народ по окончании проповеди заторопился к повозкам, Ивола сказала:

- У меня небольшое дело к пастору, зайдем в ризницу.

Она застенчиво шепнула что-то священнику, тот улыбнулся всем лицом, поднял глаза и подозвал Тоомаса.

- А как звать жениха? - спросил он.

- Тоомас Тарак! - ответила за него Ивола.

И выходя из ризницы, хозяйка еще сказала:

- Но это все надо совершить побыстрее, без проволочек, чтобы не терять времени даром. Мы оба решили, что свадьбу можно будет сыграть уже через пару недель. О хоре церковном и о свечах, само собой, позаботится кистер!

Что же это такое? - думал Тоомас. Он жених, он — Тоомас Тарак? Он покосился на Иволу, но не посмел ничего спросить. Ивола, сидя с ним рядом, лишь улыбалась и молчала.

Бог его знает, думал Тоомас, розыгрыш это или просто так? Мустояская Ивола его невеста, нет, это невероятно, неслыханно!

- Ивола, - произнес он наконец смущенно, - что ты пастору сказала?

- А то, - рассмеялась она, - что ты будешь хозяином Мустоя.

Тоомас остановил лошадь, перекрестился и вздохнул.

- Святой боже, - вырвалось у него, - будь ко мне, дураку, милостив!

Он не верил своим ушам. Он был просто ошарашен. Издеваются, думал, глумятся, паразиты, что Ивола, что этот поп. Слыханное ли дело: он, преступник, и вдруг станет хозяином хутора, мужем Иволы. Ему даже захотелось спрыгнуть с телеги и убежать в лес. До того все это казалось смехотворно и нереально! Он, известный конокрад, подонок и негодяй, который взламывал амбары и палил хутора, убивал и грабил людей на большой дороге, который отсидел в тюрьме и познал все невзгоды жизни, он, выросший, как волк, в лесу, осыпаемый насмешками и шпыняемый как какое-то ничтожество, он должен стать мужем Иволы!