Новая журналистика и Антология новой журналистики - [44]

Ну во-первых, соотношение сил атакующих и защитников было одинаковым — восемь к одному. Схожая местность, хотя площадь базы в Кесане составляла только две квадратные мили — намного меньше, чем в Дьенбьенфу. Одинаковые погодные условия и муссоны помогали атаке, так как затрудняли действия американской авиации. Кесан был окружен, как и Дьенбьенфу, где в марте 1954 года вьетнамцы атаковали из окопов, как в Кесане, где северовьетнамцы вырыли целую сеть траншей, иногда отстоявших всего на сотню ярдов от позиций морпехов. В Дьенбьенфу сработал блестящий план генерала Во Нгуен Зиапа, а по слухам, исходившим от американской разведки, Зиап лично руководил кесанской операцией из своего штаба за демилитаризованной зоной. Многие морпехи не понимали, что они вообще делают в Кесане, и как в связи с этим не вспомнить Дьенбьенфу? Но имелась и существенная разница — «оборотная сторона медали», как любили говорить военные пресс-атташе.

База в Кесане доминировала над окружающей местностью, что давало очевидное преимущество для ведения огня. У морпехов имелись мощные резервы, на которые они рассчитывали или хотя бы надеялись. Считается, что помощь могли оказать 1-я кавалерийская дивизия и части 101-й воздушно-десантной, но на самом деле наготове было полмиллиона человек — на военных базах вдоль демилитаризованной зоны, штабисты в Сайгоне (и в Вашингтоне) и, самое главное, летчики и командование на дальних Удорне, Гуаме, Окинаве — все они внимательно следили за Кесаном и искали способа прийти на выручку. Многое решала поддержка с воздуха — краеугольный камень наших надежд, и мы знали, что, как только муссонные туманы развеются, авиации не составит труда набросать десятки и тысячи тонн мощных бомб и напалма вокруг базы, помогать ее защитникам без особых усилий, прикрывать морпехов и доставлять подкрепление.

Вся эта мощь, продуманность и хорошее снаряжение сильно согревали душу. Воодушевляли тысячи людей — от морпехов в Кесане до штабистов в Пентагоне. Благодаря ощутимой поддержке мы лучше спали, все мы — от младшего капрала до генерала Уэстморленда, от меня и до президента Соединенных Штатов, от военмедиков и до родителей всех наших парней. А беспокоило нас, что мы окружены численно превосходящим нас противником, что все пути отхода, включая жизненно важную дорогу номер 9, перекрыты частями северовьетнамской армии и что сезон муссонов продолжится еще по крайней мере шесть недель.

У нас шутили: «Какая разница между морскими пехотинцами и бойскаутами? Бойскаутами руководят взрослые люди». — «Так и есть!» — скажут морпехи и будут соглашаться с таким утверждением, пока не услышат его от кого-то из «второстепенного персонала», вроде пехотинцев или авиаторов. По их мнению, такая шутка хороша только тогда, когда прибавляет славы их братству. И что это за братство! Работа в частях I корпуса стала для корреспондентов непростой, но отнюдь не из-за ожесточенных боевых действий, а по причине неприязни к ним морпехов, которая была невыносимой и порой принимала криминальный характер. (Была одна неделя, всего одна, когда потери сухопутных сил оказались больше, чем в морской пехоте, и, помню, представителя первых тогда просто распирало от гордости, он весь сиял.) Если вспомнить самые разные катастрофы, которые случились с морской пехотой, то дюжину-другую по-настоящему хороших офицеров среди них можно в расчет не принимать. Почти всегда что-то у них не ладилось. Происходило что-то неуловимое, необъяснимое, словно бы над ними довлел какой-то рок, а в результате всякий раз получалось одно и то же — еще один погибший морпех. Считалось, что один морпех сильнее десяти узкоглазых, и отделение морпехов вступало в бой с взводом противника, взвод — с ротой, рота — с целым полчищем, и так далее, пока целые батальоны не попадали в хорошенькую переделку и не гибли. Это самомнение оказалось очень живучим, в отличие от самих морпехов, поэтому части морской пехоты можно назвать лучшим в истории инструментом для уничтожения молодых американцев. Известно множество историй о гибели целых взводов (изуродованные тела погибших приводили в ярость их товарищей, и в джунгли отправлялись «патрули мстителей», которых часто ждала та же участь), в некоторых ротах потери составляли до 75 процентов личного состава. Морпехи устраивали засады морпехам, вызывали огонь артиллерии и бомбардировщики на собственные позиции, и все это в ходе рутинных операций «поиск и уничтожение». И можете быть уверены, если вы пробудете с ними слишком долго — с вами тоже случится нечто подобное.

Сами морпехи умели только одно: сводить с ума, приносить горечь, наводить страх и убивать. Во всем этом они знали толк и, больше того, получали от своих действий наслаждение. Безумие? Не больше, чем все происходящее, безумной была вся их искаженная философия жизни. «Бери от жизни все и посылай подальше командиров», — могли бы они сказать, и примерно такие слова писали ребята на своих касках и бронежилетах, чтобы офицеры хорошенько все видели. (Один парень даже сделал такую татуировку на плече.) Но иногда они смотрели на вас и смеялись долго и беззвучно, смеялись над самими собой и над вами — за то, что вы прилетели сюда, хотя вовсе не обязаны. Да и чему мог научиться восемнадцатилетний пацан за месяц патрулирования своей зоны? Такие шутки были неотъемлемой частью сильнейшего страха, чтобы можно было умереть с улыбкой на устах. Они даже писали песни, письма матерям погибших товарищей с такими примерно словами: «Не повезло, не повезло, вашего парня убили, ну и хер с ним, он был всего лишь морпех…» Они были дикарями и добряками одновременно, их естество делало их жестокими, лишало рассудка, но часто необычайно украшало. Морпех не знал жалости ни к кому, не знал независимо от его возраста, образования и времени года.