— Зачем ты мне свой передаешь? — спрашиваю я: — ты, что, тоже лезть на дерево собралась?
— Не хочу с ними встречаться. — следует короткий ответ и я киваю, признавая ее правоту.
— Хорошо. Тогда давай руку… — я подтягиваю ее наверх, чувствуя, как в руке едва не рвутся сухожилия. Чертово слабое тело. Худощавую девушку придержать, даже не поднять, а просто придержать и то едва может. Вот мы и на ветке — вместе. Теперь — вперед. Я прохожу по ветке, осторожно балансируя, бросаю вниз оба портфеля, надеясь что в них нет ничего хрупкого. Сзади охает Томоко. Не обращая внимания — приседаю, хватаюсь руками за ветку и спускаюсь вниз… отпускаю руки. Вуаля, я на земле и почти не запачкался. Почти. Едва успеваю отойти в сторону, как вниз спрыгивает Томоко — легко, как гимнастка, видимо часто так делает.
— Ты что делаешь! — накидывается она на меня: — ты почему сумку мою бросаешь! — она поднимает портфель и открывает его: — слава богу, ничего не сломалось…
— Так, а что делать-то? — говорю я: — не с ними же прыгать. Сперва…
— Передал бы их мне, а я потом тебе передала, вниз. Голова садовая! — говорит Томоко и я признаю ее правоту. Поторопился. Действительно, хорошо, что ничего не сломалось. Я подбираю свой портфель и некоторое время мы стоим напротив друг друга в неловком молчании. Надо бы и попрощаться, думаю я, домой идти. Дома — ужин, вредная сестренка и мама перед телевизором. И еще — тренировочная программа, потому что времени у Кенты просто валом, нельзя его тратить просто так. Как говаривал Арнольд — «вы тратите на сон восемь часов? Спите быстрее!!».
— Спасибо, что показала мне путь. — обозначаю легкий поклон я. Томоко молча стоит и сперва я не понимаю, что с ней такое, а потом она всхлипывает.
— Ты чего? — задаю я самый мудрый вопрос всех мужчин, которые не понимаю, почему женщины плачут: — чего плачешь?
— Извини меня, Кента-кун — кланяется Томоко: — это из-за меня все… я боялась к тебе подойти после случившегося… тебя так поколотили, а я убежала…
— И правильно сделала. — говорю я: — таки не обращай внимания, это так… мужские разборки с доминацией и прочими играми в альфу. А что поколотили — так видела бы ты другого мальчика…
— Видела. — кивает Томоко: — ты ему здорово морду разукрасил. Где ты так драться научился?
— Тибетские монахи научили. Путь дао и шелкового носка на правой ноге. — поясняю я, видя, как глаза у Томоко немного проясняются.
— Что? Носка?
— Шелкового носка. На левой пятке. — уточняю я: — иначе не сработает.
— Только что ты говорил, что на правой. — говорит Томоко и легкий намек на улыбку трогает ее губы.
— Да? Значит забыл свои корни. А давай я тебя провожу. — предлагаю я, видя, что девушку в таком состоянии нельзя пускать на самотек. Мало ли куда ее занесет.
— Тебе не трудно? — спрашивает она, но видно, что не хочет оставаться одна: — если не сложно, то давай. Мне… все равно одной… — она не заканчивает фразу и остается только гадать. Одной что? Страшно? Скучно? Далеко идти?
— Ну вот и хорошо. — по сложившейся школьной традиции забираю у нее портфель и мы идем по улице, освещаемой фонарями. Стало довольно рано темнеть, а уроки в школе допоздна, плюс клубная деятельность. Поглядываю в ее сторону. В прошлый раз не успел ее разглядеть, на фотографии, что выслали в классный чат — смотрел в основном … не на лицо. В соответствии с основным инстинктом, который гласит что уж на лицо-то ты успеешь насмотреться. Так что из этой фотографии я успел вынести только то, что для худенькой девушки у нее довольно симпатичные и выдающиеся округлости. А вот лицо у нее… так близко вижу впервые. Довольно миловидная девушка, если лицо не морщит и не жмурится, не сжимается. А уж с улыбкой и вовсе красавица будет. Вообще, кто-то говорил, что некрасивых молодых девушек не бывает, их красит сам факт силы юности, так превозносимой Гай-сенсеем.
— Знаешь, не было этого ничего. — говорит Томоко: — не ходила я ни с кем и никуда, а этот дурак Дзинтаро… и другой дурак, Рюу. Я с ним просто дружила год назад, вот он и попросил сфотаться … так. А когда я с ним рассталась — вот так отомстил мне.
— Ну что я могу сказать — говорю я, почесывая подбородок: — а сказать я могу две вещи. Во-первых вкус у тебя не очень.
— Вкус?
— Не умеешь ты мужиков выбирать. — продолжаю я: — все у тебя какие-то … долбоебы.
— Вовсе нет! Это Рюу такой, а с Дзинтаро я даже и не ходила, он сам себе напридумывал. — защищается Томоко.
— И во-вторых — это все несущественно.
— Как это несущественно? Ты фото не видел?! Меня весь класс сейчас презирает, как шлюху!
— Пфф… да кого интересует их мнение. Знаешь, что Марк Аврелий говорил? Все мы любим себя больше, чем других, но прислушиваемся к чужому мнению больше, чем к собственному — я вспоминаю, что только недавно говорил эту фразу Хироши и решаю развить идею стоицизма в отдельно взятой школьнице.
— Мнение других о тебе не имеет значения, если оно не в состоянии повлиять на тебя — объясняю я.
— Но оно влияет на меня, ты же видел, что произошло. Еще чуть-чуть и … — она опускает голову и кусает губы.
— Да, видел. — соглашаюсь я: — к сожалению тут формула изменяется — если ты можешь за себя постоять.
