Новая Земля - [23]

О своем преступлении мы совсем забыли и весь день до вечера пробегали на улице. Домой явились веселыми, возбужденными, но увидели дедушку притихли.

Он сидел за столом над часами. Его круглые очки были сдвинуты на самый кончик носа. Мельком взглянул на нас поверх стекол и сухо спросил:

- Кто поломал?

Мы молчали. Когда дедушка поднял на нас глаза - мы одновременно пожали плечами и стали потирать я - лоб, а Миха - затылок, как бы показывали, что старательно думаем, вспоминаем.

- Может, деда, кошка на них прыгнула с комода, - предположил я и почувствовал, что покраснел. Чтобы не смотреть дедушке в глаза, я стал соскабливать со своей куртки высохшую грязь.

- Кто, едят вас мухи, поломал? - Рыжевато-седые бровидедушки сдвинулись к переноси-це. Сняв очки и задрав свою солдатскую гимнастерку, он стал неспешно вытягивать из галифе тонкий сыромятный ремешок.

- Дедусь, это не мы, - смотрел Миха на дедушку так, как может смотреть самый честный человек; он тайком показал Лене кулак. Но она, как мы потом узнали, нас не выдавала, - дедушке было не трудно самому догадаться.

- Не вы? - вскинул рыжевато-седую голову дедушка и намотал на свою маленькую костистую руку ремешок.

Мы молчали, опустив плечи и голову. При вскрике дедушки я невольно чуть отступил за Миху, но, вспомнив о Лене, которая испуганно и с сочувствием смотрела на нас, я сделал полушаг вперед и оказался впереди Михи сантиметров на десять.

- Так не вы?! - подступая к нам, крикнул дедушка.

Я увидел вышедшую из зала Люсю и неожиданно для себя и Михи сказал:

- Мы. - И крепко сжал зубы, готовый принять удар.

С появлением Люси все мои движения были направлены не на то, чтобы как-нибудь защититься от ударов, - наоборот, открыться, и открыться так, чтобы видела Люся.

Дедушка стеганул нас по два раза и за ухо развел по углам. Только он меня поставил в угол - я сразу же шагнул из него вдоль стены, собирая на куртку известку: на меня, я чувствовал, смотрела Люся, и я просто не мог не быть перед ней отчаянным, смельчаком, пренебрегающим строгостью взрослых.

- Что такое! строго сказал дедушка, снова копаясь в часах.

Я подчеркнуто нехотя, досадуя на Люсю за то, что смотрит на меня, вошел в угол, но не полностью. "Противный, противный старикашка!" - шептал я пересохшими губами. Миха из своего угла подмигивал мне и забавлял девочек, гримасничая.

Через час дедушка сказал нам, что мы можем выйти. Миха, улыбаясь, прямо выпрыгнул, а я остался, полагая, что поступаю назло дедушке. Я решил не выходить из угла, пока не упаду от усталости. В моем воображении уже рисовалось, как я лежу на полу изможденный и как надо мной плачут родственники и проклинают злюку дедушку.

Дедушка подошел ко мне и положил руку на мое плечо. Я резко отпрянул в угол и надул губы.

- Ну, чего, разбойник, чего дергаешься? - Дедушка легонько и как бы осторожно потянул меня из угла. Моя душа наполнялась капризным и радостным чувством победителя. - Зачем ломаешься? Виноват - получил. Справедливо? Коню понятно!

Я молчал, сердито косясь на дедушку. Он вынул из своего кармана конфеты горошек, сдул с них крошки табака и протянул мне:

- На... нюня.

- Не хочу.

- Бери! - сердито сказал, почти крикнул он. И я взял.

Минут через десять мы все вместе сидели за столом и ели с чаем испеченные бабушкой пирожки с черемухой. После ужина я с дедушкой и Михой мастерил вертушку. Дедушка на удивление все ловко делал своими кривыми, покалеченными на войне руками, шутил, рассказывал смешные истории. Мне не хотелось верить, что совсем недавно этот человек бил меня, что я ненавидел его и, стоя в углу, помышлял отомстить ему, хотя и понимал, что сам виноват. Теперь у меня к нему не было ненависти и не было желания мести, но и не было, кажется, прежней любви.

ЯУЖЕНЕРЕБEНОК

Прошло несколько дней.

Я зашел в дальнюю комнату дома, в которой были сложены старые, ненужные вещи, и в полумраке увидел возле окна освещенную уличным фонарем Люсю. Она любила одиночество, часто забивалась в какой-нибудь тихий, не замечаемый другими угол и играла сама с собой. Я притаился за шторкой и стал слушать Люсин стих, который она очень тихо рассказывала, а иногда напевала:

- Я вышла на полянку... - Она водила пальцем по окну, видимо, воображая себя в лесу. - Зайцы прыгают везде. "Зайки, зайки, вам холодно?" "Нет, Люся, нам не холодно. Присоединяйся к нам!" "Нет, зайки. Я - Снегурочка. Спешу к детям на елку". - Она, наверное, увидела в окне собаку Мольку и переменила свой рассказ: - Песик, песик, тебе скучно на цепи сидеть. Тебе хочется побегать и с собаками попеть. - Она улыбнулась, должно быть своей случайной рифме. - Как ужасно на цепи сидеть!..

Я нечаянно задел рукой портрет, пытаясь поцарапать ухо. Люся вздрогнула и резко повернулась ко мне. Я притворился, будто бы только что вошел в комнату.

- Ты все слышал?

- Н-нет, - должен был солгать я.

Она посмотрела на меня строго, несколько раз зачем-то призакрыла глаза и погрозила пальцем:

- Слы-ы-шал! Смотри, сколько мошек на окне, - сказала она.

Я смотрел то на мошек, то на Люсю, а потом остановил взгляд на коричневом родимом пятнышке, которое было на розовой мочке уха. Мне вдруг захотелось потрогать эту мочку. Неожиданно для себя - я наклонился к Люсе и коснулся губами теплого, мягкого виска. Она вздрогнула, отстранилась и, полуобернувшись, склонила голову. Но я видел, что она чуть-чуть улыбнулась.