Новая Земля - [56]
Нас с Сипой отправили в последней партии, неполной: 12 полосатых, 20 рексов. И груз лежал на корме.
Катер разогнался, пошел наискосок через залив на бараки. Море у берега пенилось, как на бурной извилистой реке. Море втекало в залив, накатывалось волнами, разбивало ледник. Катер рыскал из стороны в сторону, мощные двигатели едва справлялись с течением и водоворотами.
Примерно в 300 м от берега я заметил полупрозрачный ярко-оранжевый шар, ручки по бокам делали его похожим на морскую мину. Шар болтался на волнах, поднимался, опускался, кружился по широкой спирали.
Катер обдавало брызгами, я промок, и почему-то стало теплее.
На корме лежали небрежно прикрытые брезентом трупы. Если не ошибся полковник, 22. Высунулись на мокрый холод босые ноги, руки сломанные, с пальцами вывернутыми, с кожей, ободранной до костей.
На скамью рядом со мной посадили чича, лицо белое. Он умер, тапки ему были не нужны, и я снял с его мертвых ног тапки, надел на свои живые. Если бы меня рекс-футболист пнул в живот, я бы не умер. Или умер, но не так быстро.
Земля приближалась: диабазовые скалы, крупная галька, причал из сцепленных между собой пластиковых тонких понтонов.
— Приготовиться к высадке. По моей команде начинаем с носовой части. Первый пошел! Да ты головой не верти, пошел!
Я встал, прыгнул на причал, не удержался, упал.
— Встал! Быстрее! Второй пошел! Руки держать на голове! Оружие применяю без предупреждения!
Я поднялся, побежал по дрожащему на волнах ребристому пластику, по щиколотку в ледяной воде. Я бежал и боялся, что поскользнусь и пальцы попадут в щель между понтонами, сломаются, я упаду в море, в меня всадят полрожка горячих пуль и труп добавят на корму, под брезент. И тапки тоже боялся потерять, все ж теплее в тапках, чем босиком.
Я подбежал к выровненной площадке. И другой уже реке показал стволом место.
— На корточки сел! Бабочкой руки, говнюк! Следующий руки бабочкой, за ним сел, голову наклонил, в спину ему смотришь, говнюк!
Последнее приказание не мне, а Сипе.
Полковник приказал выгружать трупы, их вынесли на берег и сложили за скалами, чтобы нам не было видно. И несколько рексов взяли из-под навеса лопаты и пошли копать могилу.
Полярное солнце висело над морем. Прошло несколько часов, как «Двинск» бросил якорь, а солнце на той же высоте висит. Полярный день, ночи не будет.
Сипа, чтобы забыть о холоде, вертел бирку на наручниках.
— У меня 41. А у тебя какой номер, Иван Георгиевич?
Я посмотрел на бирку.
— 77.
— 41 лучше. 4 — это топор, 1 — член. Топором по члену. Кастратом быть хорошо — дрочить не надо и голос оперный.
— Чем тебе 77 хуже?
— 7 — это коса. Коса означает смерть. 2 косы — быстрая смерть. Плохой номер у тебя, Иван Георгиевич, у меня лучше.
Сипа, представив себя кастратом, писклявым голосом, но очень тихо запел из оперы Михаила Ивановича Глинки «Руслан и Людмила»:
— «Благодарю тебя, мой дивный покровитель! На север дальний радостно спешу. Не страшен мне Людмилы похититель, высокий подвиг я свершу! Но горе мне! Вся кровь вскипела! Людмила во власти колдуна. И ревность сердцем овладела! Горе мне! Волшебная сила чары готовит Людмиле моей! Ревность вскипела! Где ты, Людмила, где ненавистный злодей?» — И спокойным голосом, вообще про другое, я не удивился, у него шизоаффективное расстройство личности: — Тапки где надыбал, Иван Георгиевич?
— С трупа снял на катере.
— А я, дурак, не снял. Кости ноют. Я щиплю себя, щиплю, толку никакого. Вот бы подраться хотя бы. Когда прутками дрались, тепло было.
К причалу подошел катер, отдельным рейсом привезли гражданских. Полковник попытался помочь Марте сойти на причал.
— Я сама, я на работе!
Полковник что-то спросил у переводчика, рассмеялся. Ветер сильный, порывами, то слышно, то не слышно.
— Чего он смеется, Иван Георгиевич? Мне мама в детстве говорила, не смейся, плакать будешь. Маме не нравилось, как я смеюсь. — И опять симптоматика шизоаффекта: — Ты на носу сидел, далеко от трупов, как ты дотянулся?
— Чич рядом умер.
— Ну почему рядом со мной никто не умер. Никогда мне не везет.
Я хотел сказать Сипе, что рядом с ним умерло так много людей, что, пожалуй, хватит. Но не сказал, потому что мысли путались от холода. Когда мысли путаются, лучше молчать.
— Ящик ищите с памятками!!!
— Что, товарищ полковник?
— Через плечо на 18 сантиметров без залупы!!!
Полковник подошел ближе и приказал рексам найти ящик с инструкциями и памятками, а сам уселся на скамейке, подставил лицо солнцу.
Рексы суетились, изучали на крышках перечни содержимого, вскрывали крышки, разрезали упаковки, ленты сдирали, рылись в вещах. В одном из ящиков вперемешку с книгами обнаружились топоры. Рекс, ругаясь, выложил топоры и книги из ящика и с самого дна достал то, что искали: запечатанные в полиэтилен пачки брошюр карманного формата.
— На английском, — сказал реке и прочитал: — «THE COLONIST'S WRITTEN RULES».[9]
— Какой пидор шерстяной положил на английском?! Ищите на русском! Как всегда, перепутают хрен с кочерыжкой, никто ничего не знает, никто ни за что не отвечает.
Гражданские остановились на кромке прибоя и дальше не шли, боялись или ждали приглашения.
Рассказ о жизни и мечтах космонавтов, находящихся на Международной космической станции и переживающих за свой дом, Родину и Планету.
Третья часть книги. ГГ ждут и враги и интриги. Он повзрослел, проблем добавилось, а вот соратников практически не осталось.
Болотистая Прорва отделяет селение, где живут мужчины от женского посёлка. Но раз в год мужчины, презирая опасность, бегут на другой берег.
Прошли десятки лет с тех пор, как эпидемия уничтожила большую часть человечества. Немногие выжившие укрылись в России – последнем оплоте мира людей. Внутри границ жизнь постепенно возвращалась в норму. Всё что осталось за ними – дикий первозданный мир, где больше не было ничего, кроме смерти и запустения. По крайней мере, так считал лейтенант Горин, пока не получил очередной приказ: забрать группу поселенцев за пределами границы. Из места, где выживших, попросту не могло быть.
После нескольких волн эпидемий, экономических кризисов, голодных бунтов, войн, развалов когда-то могучих государств уцелели самые стойкие – те, в чьей коллективной памяти ещё звучит скрежет разбитых танковых гусениц…
Человек — верхушка пищевой цепи, венец эволюции. Мы совершенны. Мы создаем жизнь из ничего, мы убиваем за мгновение. У нас больше нет соперников на планете земля, нет естественных врагов. Лишь они — наши хозяева знают, что все не так. Они — Чувства.
Поразительный кулинарный триллер одного из ярчайших авторов современной Аргентины, достойного соперника Федерико Андахази. Именно таким, по мнению критиков, мог бы получиться «Парфюмер», если бы Патрик Зюскинд жил в Южной Америке и увлекался не бесплотными запахами, а высокой кухней.«Цезарю Ломброзо было семь месяцев от роду, когда он впервые попробовал человеческое мясо» — так начинается эта книга. Однако рассказанная в ней история начинается гораздо раньше, на рубеже XIX и XX вв., когда братья-близнецы Лучано и Людовико Калиостро, променяв лазурные пейзажи Средиземноморья на суровое побережье Южной Атлантики, открыли ставший легендарным ресторан «Альмасен Буэнос-Айрес» — и написали не менее легендарную «Поваренную книгу южных морей»…
«Священные чудовища» французской литературы Уэльбек и BHL, которые видят мир в абсолютно противоположных ракурсах, неожиданно находят точки соприкосновения.«Marianne», 4 октября 2008 г.Враги общества — переписка между Мишелем Уэльбеком и Бернаром-Анри Леви. Этот сборник, составленный из 28 писем, вышел в издательствах Flammarion и Grasset в 2008.Темы, которые авторы затрагивают в своих письмах друг другу, простираются от литературы и литературной карьеры до философии и религии, от места художника в современном обществе до перспектив развития современного общества.
Новый шедевр английской готической литературы!Самый громкий дебют со времени выхода «Тринадцатой сказки» Дианы Сеттерфилд.Семейные тайны и зловещие предсказания, оригинальные персонажи и мелодраматические повороты сюжета — все с избытком присутствует в этой увлекательной и по-настоящему английской книге. Если Диана Сеттерфилд в своей «Тринадцатой сказке» напоминала читателю о романах сестер Бронте, то Ф. Э. Хиггинс погружает нас в таинственную атмосферу историй Диккенса и Оскара Уайльда. Ладлоу Хоркинс, коварно преданный собственными родителями (повествование, как когда-то в «Острове сокровищ» Стивенсона, идет в основном от лица юного героя), попадает в маленький и очень странный городок, где почти каждому жителю есть что скрывать, где торговка книгами готова на убийство ради бесценного экземпляра, где ростовщик берет в заклад людские тайны.
В 1955 году увидела свет «Лолита» — третий американский роман Владимира Набокова, создателя «Защиты ужина», «Отчаяния», «Приглашения на казнь» и «Дара». Вызвав скандал по обе стороны океана, эта книга вознесла автора на вершину литературного Олимпа и стала одним из самых известных и, без сомнения, самых великих произведений XX века. Сегодня, когда полемические страсти вокруг «Лолиты» уже давно улеглись, южно уверенно сказать, что это — книга о великой любви, преодолевшей болезнь, смерть и время, любви, разомкнутой в бесконечность, «любви с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда».В настоящем издании восстановлен фрагмент дневника Гумберта из третьей главы второй части романа, отсутствовавший во всех предыдущих русскоязычных изданиях «Лолиты».«Лолита» — моя особая любимица.