Новая русская доктрина: Пора расправить крылья - [4]

Преодолевая последствия катастрофы, последовавшей вслед за развалом СССР, мы уже сегодня определяем для себя ориентиры нового будущего. Мы стремимся к новому национальному триумфу, сопоставимому по своим масштабом с Победой в Великой Отечественной войне, запуском первого спутника, первым полетом человека в космос. Символами этого триумфа станут космические полеты на Марс и программы добычи полезных ископаемых на Луне, новая полярная и арктическая эпопея и газификация Восточной Сибири и Дальнего Востока, создание новых видов «оружия двадцать первого века» и современного флота, воссоздание единого евразийского политического и экономического пространства на новой, современной основе.

Все это – вполне реальные цели, публично озвученные политическим руководством РФ и менеджментом государственных корпораций. Однако все они – лишь маяки будущего, путь к которому все еще не определен до конца. Преодолев политический и экономический кризис, Россия должна выйти из кризиса управленческого, кризиса технологического, кризиса нравственного, кризиса идей, кризиса идентичности. Наш доклад – это попытка создать навигационную карту, оптимальный маршрут для движения к намеченным целям.

Глава 1 Возвращение идеологии

1.1. Бытие и смысл

Нуждается ли общество в осознании неких общих ценностей, выражающих его чаяния и содержащих в себе желаемый образ более счастливой, более совершенно и достойно организованной жизни? Может ли нация как развивающийся и многофункциональный организм достичь качественно нового уровня развития без представления о том, что этот новый уровень будет собой представлять, – иначе говоря, без образа своего будущего? Наконец, может ли этот образ существовать сам по себе, вне представления о месте нации в окружающем мире?

О том, как наиболее разумно организовать общество, как сделать его устройство более благоприятным для развития всех его граждан, задумывались великие умы древнейших цивилизаций. Тот факт, что имена Сократа и Платона остаются путеводными светилами мировой общественной мысли, сам по себе свидетельствует о том, что поставленные выше вопросы не являются праздными и продолжают занимать умы всего мира.

Однако ни в какой стране вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?» не назывались «вечными» и не поднимались с такой настойчивостью вновь и вновь, как в России, – особенно в те тяжкие времена, когда общество и государство оказывалось на распутье. Эти так называемые смутные времена были распутьем не только политическим. В эти времена сдвигалась с места вся сложившаяся общественная структура, ведущие сословия меняли функциональные роли, основы хозяйства и механизмы распределения национального достояния выходили из строя и требовали замены сверху донизу, социальные бедствия достигали степени национальной катастрофы. Поднимаясь с колен, общество пыталось понять, что с ним произошло, искало пути выхода из бедственного состояния, выдвигало из своей среды личностей особого масштаба, не обязательно принадлежащих к высшему сословию.

Так называемые вечные вопросы, иногда именуемые проклятыми, выражают неотъемлемые составные части коллективного, общенационального самосознания, получающего вербальное выражение в идеологии. Образ будущего как высший, завершающий элемент любого полноценного идеологического концепта не может возникнуть без формулирования сущности добра и зла. Эта поляризация добра и зла становится ясна и наглядна, как правило, во времена испытаний и бедствий, когда всем слоям общества становится очевидна жизненная необходимость выработки единой системы ценностей, увенчанной национальной мечтой.

Напротив, относительно благоприятные периоды существования нации создают риск размывания граней добра и зла и соответственно грани приемлемого или неприемлемого политического, экономического и социального поведения. Это размывание граней предшествует собственно политическому решению об отказе от образа будущего – иногда в непосредственно законодательной форме, как это было сделано на I съезде народных депутатов СССР.

То обстоятельство, что истоки этого искушения длительно не были осознаны обществом, а само существо политической трансформации маскировалось эйфорией процесса перемен, лишь углубило общественное разочарование пореформенной реальностью. Существенно, что центральным ощущением этого массового психологического кризиса, получившего непосредственное социально-демографическое выражение, была утрата осмысленности жизни и деятельности в связи с потерей общей цели, объединяющей и собирающей нацию в единое целое.

Новая власть, получившая в руки бразды правления после национальной катастрофы 1991 года, при всех ее известных недостатках задумывалась о вехах нового пути: уже осенью 1992 года Борис Ельцин дал прямое поручение группе своих советников о разработке новой национально-государственной идеологии. Это поручение, осмеянное либеральной прессой, по существу не могло быть исполнено как в силу незавершенности осознания обществом характера и качества совершившихся перемен, так и в силу стремительного падения авторитета федеральной власти.