Новая Модель Вселенной - [59]
Непонимание Ницше – один из любопытных примеров почти преднамеренного непонимания. Идея сверхчеловека Ницше ясна и проста. Достаточно взять начало «Заратустры»:
Великое светило! в чем было бы твое счастье, если бы не было у тебя тех, кому ты светишь?
Десять лет поднималось ты над моей пещерой, ты пресытилось бы своим светом и этой дорогой без меня, моего орла и моей змеи.
Но мы ждали тебя каждое утро, брали от тебя твой избыток и благословляли тебя за это.
Смотри! Я пресытился теперь своей мудростью, как пчела, собравшая слишком много меду; мне нужны простирающиеся руки.
Я хотел бы одарять и наделять.
Для этого я должен спуститься вниз, как делаешь ты каждый вечер.
Благослови же чашу, которая переполнилась выше краев, чтобы золотая влага лилась из нее и несла всюду отблеск твоего сияния.
И дальше:
Заратустра спустился один с горы, и никто не повстречался ему. Но когда вышел он из леса, перед ним неожиданно предстал старец. И так говорил старец Заратустре:
"Мне не чужд этот странник. Несколько лет тому назад проходил он здесь. Заратустрой звали его. Но он изменился.
Тогда нес ты свой пепел в горы; неужели теперь хочешь ты нести свой огонь в долины? Разве ты не боишься наказания для поджигателя?
Да, я узнаю Заратустру. Чист взор его, и на устах его нет отвращения."
Заратустра отвечал: «Я люблю людей».
И после этого идеи Ницше рассматривались как одна из причин немецкого милитаризма и шовинизма!
Это недопонимание Ницше любопытно и характерно, потому что его можно сравнить лишь с непониманием идей христианства и Евангелий со стороны самого Ницше. Ницше понял Христа по Ренану: христианство для него – религия слабых и несчастных. Он восстал против христианства, противопоставляя Христу сверхчеловека – и не желая видеть, что сражается против того, что создало его и его идеи.*
* Ницше не понял или не пожелал понять, что его сверхчеловек в значительной степени – продукт христианского мышления. Кроме того, Ницше не всегда был откровенным, даже с самим собой, относительно источников своего вдохновения. Я не смог найти ни в его биографии, ни в письмах указаний на то, что он знаком с современной ему «оккультной» литературой; в то же время он, очевидно, хорошо её знал и использовал. Интересно, например, провести параллель между некоторыми главами «Заратустры» и главой IX первого тома «Учения и ритуала высшей магии» Элифаса Леви.
Главной особенностью сверхчеловека является сила. Идею «силы» очень часто связывают с идеей демонизма. И тогда на сцене появляется демонический человек.
Многие люди относятся к демонизму с энтузиазмом; тем не менее, эта идея глубоко ложна и по своей сущности совсем не высока. Дело в том, что «красный демонизм» – фактически одна из тех «псевдоидей», которыми живут люди. Настоящего демонизма, каким он должен быть по существу идеи, мы не знаем и знать не желаем. Все зло очень мелко и очень пошло. Зла сильного и великого быть не может. Зло непременно связано с превращением чего-то великого во что-то мелкое. Но как людям примириться с этим? Им обязательно нужно «великое зло». Зло – одна из тех идей, что существуют в умах людей в фальсифицированной форме, в форме из собственных «псевдообразов». Вся наша жизнь окружена такими псевдообразами. Существует псевдо-Христос, псевлорелигия, псевдоцивилизация, псевдонаука и т.д. и т.п.
Но, вообще говоря, фальсификация бывает двух родов: обыкновенная, когда вместо настоящего продукта дают заменитель – «вместо хлеба – камень, и вместо рыбы – змея», и более сложная, когда «низкая истина» превращается в «нас возвышающий обман». Это случается, когда какое-то явление, какая-то идея, постоянная и обычная в нашей жизни, нечто мелкое и незначительное по природе, расписывается и разукрашивается с таким усердием, что люди начинают наконец видеть в нем некую беспокойную красоту, некоторые черты, зовущие к подражанию.
Именно путем такой фальсификации ясной и простой идеи «дьявола» создан очень красивый «печальный демон, дух изгнанья».
«Демон» Лермонтова или «Сатана» Мильтона – это псевдодьявол. Идея «диавола», или «клеветника», духа зла и лжи, понятна и необходима в дуалистическом миропонимании. Но такой «дьявол» лишен привлекательных черт; между тем, «демон» или «Сатана» обладает многими красивыми и положительными свойствами: силой, умом, презрением ко всему мелкому и пошлому. Все это совсем не «дьявольские» черты.
Демон или Сатана – это приукрашенный, фальсифицированный дьявол. Настоящий дьявол, напротив, есть фальсификация всего светлого и сильного; он – подделка, подмена, опошление, вульгаризация, «улица», «бульвар».
В своей книге о Достоевском А.Л. Волынский обращает внимание на то, как Достоевский рисует черта в «Братьях Карамазовых».
Черт, которого видит Иван Карамазов, – приживальщик в клетчатых штанах, с ревматизмом и недавно привитой оспой. Черт – воплощенная вульгарность и пошлость; все, что он говорит, мелко и дрянно; это – сплетня, грязненькая инсинуация, желание подействовать на самые отталкивающие стороны человеческого характера. В лице черта говорит с Иваном Карамазовым вся пошлость жизни. Но мы склонны забывать настоящую природу черта и превращают его в оперного демона. Такие же демонические черты мы приписываем и сверхчеловеку. Но стоит посмотреть на них пристальнее, и они оказываются не более, чем фальсификацией и обманом.
