в противоположных направлениях времени: как объект реальности он стареет и умирает, превращается в равновероятную смесь со средой в соответствии со вторым началом термодинамики, но как объект семиотики (текст), он совершенствуется, обрастает знаниями, и его физическая смерть является началом его ахронной жизни в культуре (в той мере, что он сделал для культуры). Что касается второго, то, да – на уровне макромира все более или менее стабильно. Но если копнуть чуть глубже, мы вспомним о кругообороте воды в природе, о проникновении кислорода в кровь, о превращении пищи в отходы, словом, о тех вещах, которые мы знаем со школы. Что касается бесконечных превращений, проникновений и отождествлений, о которых мы так много говорим применительно к новой модели реальности, то все эти процессы происходят в квантовом мире, о чем мы не будем говорить, так как не компетентны в этом. Но можем сказать несколько слов о музыке, которая вся состоит из превращений и отождествлений. Особенно это ясно видно на примере додекафонии, метода музыкальной композиции, разработанный представителями так называемой нововенской школы (Арнольдом Шенбергом, Антоном Веберном, Альбаном Бергом) в начале 1920-х годов. Отказавшись от гармонии как от принципа, они легче смогли организовать музыку по-новому. Не отказываясь от равенства 12 тонов (атональности), Шенберг ввел правило, в соответствии с которым при сочинении композиции в данном и любом опусе должна пройти последовательность из всех неповторяющихся 12 тонов (эту последовательность стали называть серией, после чего она могла повторяться и варьировать по законам контрапункта, то есть быть 1) прямой; 2) ракоходной (идущей от конца к началу); 3) инверсированной (как бы перевернутой относительно горизонтали), и 4) ракоходно-инверсированной. В арсенале у композитора появлялось четыре серии. Этого было, конечно, очень мало. Тогда ввели правило, согласно которому серии можно было начинать от любой ступени, сохраняя лишь исходную последовательность тонов и полутонов. Тогда четыре серии, умножившись на 12 тонов темперированного строя, дали 48 возможностей. В этом и состоит существо 12-тоновой музыки. Революционная по своей сути, она была во многом возвратом к принципам музыки добарочной. Ее основа, во-первых, равенство всех звуков (в венской классической диатонической гармонии, мажорно/минорной системе, звуки не равны между собой, но строго иерархичны, недаром гармоническая диатоника – дитя классицизма, где господствовал строгий порядок во всем). Во-вторых, уравнивание звуков в правах позволило ввести еще одну особенность, также характерную для строгого контрапункта, – это пронизывающие музыкальный опус связи по горизонтали и вертикали. Символом такой композиции для нововенцев стал магический квадрат, который может быть прочитан с равным результатом слева направо, справа налево, сверху вниз и снизу вверх. Известный латинский вербальный вариант магического квадрата приводит Веберн в своей книге «Путь к новой музыке»:
S A T O R
А R E P O
T E N E T
O P E R A
R O T A S
(«Сеятель Арепо трудится не покладая рук».) И все же в обычной жизни мы не видим, что коромысло превращается в гекзаметр, а подсолнечное масло становится Бетховеном. Да, мы этого не видим, потому что большинство людей не умеет видеть «пегого жеребца в гнедой кобыле», потому что
Печной горшок ему дороже,
Он пищу в нем варит.
В поэзии, особенно авангардной, подсолнечное масло вполне может превратиться в Бетховена.
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы прочел я зовы новых губ.
А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?
В. Маяковский. А вы могли бы?
Поэт, если это настоящий поэт, живет против жизни. Одновременно сжигая себя в энтропийном времени, он создает огромное количество конденсированной информации. Если Платон изгнал поэтов из идеального государства, то в определенном смысле новая модель реальности сотворена поэтами, людьми искусства и науки. «Так-так, – скажет проницательный читатель, – значит, есть люди искусства, избранники, метанойя, высшая сознательность, а есть мы, дяди Васи, которым бы только потянуть пивка и подремать у телевизора». В определенном смысле так оно и есть. Но только отчасти. Выше я писал, что новая модель реальности в ответе перед дядей Васей, а совсем недавно подчеркнул, что возможность для дяди Васи пить свое пиво дарована ему новой моделью реальности. Но как это может быть? Очень просто. Если бы мир состоял только из слесарей, дворников, бухгалтеров и кагэбэшников, то есть если бы человечество жило только по жизни, то его существование не имело бы никакого смысла, оно служило бы только, по выражению Гурджиева, «пищей для Луны». Подлинное человеческое дает человечеству новая модель реальности. Но, в свою очередь, новая модель реальности зависит от дяди Васи. Чтобы «письмо дошло до своего адресата» (Лакан), нужны бумага, ручка и работники почты. Дядя Вася обеспечивает, так сказать, материально-техническую базу новой модели реальности. Но все же, возвращаясь к началу этого фрагмента, дело обстоит не так, что в обычной жизни мы не можем видеть взаимного проникновения и превращения смыслов. Конечно, для того чтобы подсолнечное масло превратилось в Бетховена, человек должен стать если не поэтом, то ребенком. Но Ребенок (по Э. Берну) есть в каждом человеке. Потому в нашей жизни так распространен дискурс о чуде, потому люди так любят поговорить о конце света и летающих тарелках. Люди
